Снежные псы
Шрифт:
— Достаточно, — зевнул я. — Про таблетку в другой раз.
Лучше и в самом деле в другой. Я ведь вспомнил историю, рассказанную Перцем. Как они вместе с Энлилем пребывали в плену у Ариэлль и ее подружек, и Сироткин сделал вид, будто встал на путь исправления, а на деле задумал мерзопакостнейшую штуку. И успешно ее осуществил, в результате чего священная книга Эльфийской Ортодоксальной Лиги была, мягко говоря, осквернена. Как выразился тогда Перец, Энлиль использовал книгу по назначению.
Так что к Энлилю
Я успокоился. Энлиль Сироткин не был опасен.
— Так ты говоришь, видел его здесь? — Ариэлль поглядела на Тытырина с прищуром.
— Да не видел я его! Им здесь вообще не пахло, что ему делать здесь?
— Возглявлять министерство пропаганды. — Ариэлль выдернула кортик из столешницы.
— Так вы перепутали! — Тытырин от счастья даже в ладоши хлопнул. — Перепутали! Пропагандой тут Снегирь занимался! Его я видел! Отвратительный человек, он еще «Шагреневый трактор» написал…
— Какой трактор? — не поняла Ариэлль.
— Шагреневый. Который сокращается каждый раз, как его вспоминают. То есть трактор, стремящийся к отрицательной бесконечности. Как Пизанская башня. Та все время падает, а трактор все время исчезает.
Ого, подумал я. Как хорошо, однако, осведомлен Тытырин, разбирается в творчестве своего товарища. Однако надо бы тот «Трактор» почитать, может, на самом деле стоящая вещица…
— Так он убежал! — воскликнул Тытырин.
— Трактор? — Ариэлль поглаживала пальцем рукоять кортика.
— Зачем трактор? Снегирь.
— При чем тут какой-то Снегирь? Я про Сироткина спрашиваю.
— Не, Сироткина здесь не было. Снегирь бы никакого Сироткина не потерпел, я-то уж его знаю… Кстати, про Сироткина. Еще анекдот про него есть, про лошадь…
— Значит, Сироткина тут нет… — Ариэлль вытянула кортик и принялась расковыривать проделанную в доске дырку. — Обманула меня, рыжая!
— Кто обманула? — насторожился Тытырин.
— Тытырин, — сказал я, — иди принеси мне чего-нибудь… Паштета.
И указал в пространство.
— Не, я к тому просто, что для истории, может быть, пригодилась бы фамилия той обманщицы… — завертел ее Тытырин.
— Принеси пожрать! — рявкнул я. — И сани переверни.
— Что?
— Сани переверни, дубина!
Тытырин надулся и отправился в указанном мной направлении.
— Что ты сказала? — повернулся я к Ариэлль и тоже достал нож.
Мой супербулат был не в пример лучше ее кортика. Я легко вырезал в столе дырку, воткнул в нее вазу и собрал цветы.
— Ты что-то сказала про рыжую?
— Ну да, — кивнула Ариэлль. — Лариска. Она мне и сказала, что Сироткин здесь. А я поверила… Вот такие дела.
Я здорово постарался, чтобы не удивиться. Хотя, с другой стороны, чему было удивляться? Я знал, что рано или поздно Лара сюда пожалует. И зубы у
— А ты ее знаешь? — Ариэлль принялась почему-то глядеть в сторону.
— Да так, встречались пару раз… давно…
Один из пленников рванул в сторону, эльфийские девчонки догнали его и немножко поколотили.
— И что? Дрова ей помогал наколоть?
— Какие дрова? — не понял я. — Просто там надо было…
Из-за кучи барахла выдвинулся Тытырин с подносом и быстренько подбежал к нам. Я обнаружил на подносе жареную курицу, а вокруг нее запеченную картошку. И зеленый лук. И две серебряные тарелки. Все, надо полагать, трофейное.
Расторопно.
Тытырин поставил поднос и удалился к пленным. Я про себя усмехнулся — за спиной у Тытырина обнаружился целый арсенал — бластер на одном плече, самострел — на другом, тут же большой желтый мегафон, на поясе булава и финка без ножен.
Победитель. Ну да бес с ним, гораздо интереснее курица.
— Какой, однако, сервис, — сказал я. — Жизнь налаживается, Ариэлль, не правда ли?
Дрова… Дрова — это дрова.
Я взял свой ножик, разрубил курицу на четыре части. Распределил по тарелкам, сгрузил Ариэлль половину картошки, лук забрал себе. Лук девочкам не следует кушать.
— Угощайся, — сказал я. — Правда, не хватает свечей. Хотя… Эй, белоснежки!
Я свистнул. Щек, Кий и Хорив дружно вытянули шеи и плюнули в небо длинными тонкими струями. Ариэлль восхищенно заморгала. И, надеюсь, забыла про дурацкие дрова.
Остальные тоже попритихли. А пленники так и вообще, даже как-то к земле прижались.
Приблизился Тытырин.
— Не изволите ли начать-с? — спросил он. — Утро стрелецкой казни-с, день длинных ножей, ну и вообще… Все как раз по правилам — победители закусывают, побежденные трепещут. Может, все-таки…
— Хватит болтать! Никого закапывать мы не будем.
— Слушаюсь! — Тытырин хихикнул премерзко. — В другой раз закопаем…
— Начинай, — приказал я.
— Яволь!
Тытырин извлек из-за спины мегафон, а из кармана несколько листков скрепленной бумаги. Гофмаршал просто, честное слово.
— Внимание, внимание! — загремел он. — Всем-всем-всем! Начинаем процедуру официального уничтожения и предания поруганию бандитского государства, именовавшегося некогда Владиперским Деспотатом — оплотом зла и всемирного безумия…
— А если бы победил Деспотат, то он был бы государством высшей справедливости, — усмехнулась Ариэлль.
— Диалектика истории, — объяснил я. — В церквях нет свечек погибших моряков.
— Чего?
— Это Диккенс сказал. Или Бэкон. Короче, какой-то англичанин, точно не помню. В церкви стоят благодарственные свечки только тех, кто спасся. Если по-нашему, то победителей не судят. Даже наоборот — судят победители. Ну, как мы с тобой…