Снежный Цветок и заветный веер

Си Лиза

Сначала казалось, мои родные не замечают во мне этих перемен. Они продолжали делать и говорить обычные веши, а я изо всех сил старалась отклонить их предложения. Моя мать захотела проверить мои женские органы, но я отказалась под предлогом крайнего смущения. Моя тетя расспрашивала меня о моих постельных делах, но я отвернулась от нее, притворившись, будто слишком стыдлива. Мой отец попытался взять меня за руку, но я намекнула ему, что я теперь замужняя женщина, и такое проявление чувств для меня неуместно. Старший Брат хотел было поболтать и посмеяться со мной, но я сказала ему, что у него для этого есть жена. Второй Брат посмотрел мне в лицо и стал держаться

на расстоянии. Только Дядя — с его рассеянным взглядом и нервными движениями — вызывал во мне симпатию, но теперь я не доверяла никому. Я выполняла свои обязанности. Я спокойно работала в верхней комнате. Я была вежливой. Я следила за своим языком и сдерживала себя, потому что все они, за исключением Второго Брата, были старше меня. Даже после замужества мое положение не давало мне право обвинять их в чем-либо.

Но мое настроение не могло долго оставаться незамеченным. Для Мамы мое поведение — хотя и учтивое по всех отношениях — было неприемлемо. Нас было слишком много в небольшом доме, чтобы я могла долго распространять вокруг себя то, что она считала моей раздражительностью.

Я была дома уже пять дней. Мама попросила Тетю сойти вниз и принести нам чай. Как только Тетя вышла, моя мать подошла ко мне, прислонила свою палку к столу, у которого я сидела, схватила меня за руку, вонзив ногти мне в кожу.

«Думаешь, ты теперь слишком хороша для нас? — прошипела она именно те слова, которых я ждала. — Думаешь, ты стала выше нас, потому что переспала с сыном надзирателя?»

Я посмотрела ей прямо в глаза. Я никогда не оказывала ей неуважения. Сейчас же я позволила гневу отравился у меня на лице. Она выдержала мой взгляд, полагая, что сможет перебороть меня своим ледяным взором, но я не отвела глаз. Тогда, одним быстрым движением, она отпустила мою руку, замахнулась и сильно ударила меня по лицу. Моя голова качнулась в сторону и обратно. Мои глаза упорно старались снова встретиться с ее глазами, что еще больше обозлило ее.

«Своим поведением ты позоришь свой дом, — сказала она. — Ты неблагодарная».

«Неблагодарная», — повторила я тихо зная, что это обозлит ее еще больше. Потом я схватила ее руку и дернула вниз так, что ее лицо оказалось на одном уровне с моим. Ее палка покатилась по полу.

Тетя снизу окликнула ее: «С тобой все в порядке, Сестра?»

Мама быстро ответила: «Да, только принеси чай, когда он будет готов».

Меня буквально трясло от раздиравших меня чувств. Маме они были известны, и она понимающе ухмыльнулась. Я вцепилась ногтями в ее руку, как она это проделала со мной. Я продолжала говорить очень тихо, чтобы никто в доме не мог меня услышать. «Ты лгунья. Ты и все в этом доме обманули меня. Ты думала, что я никогда ничего не узнаю?»

«Мы ничего не говорили тебе из доброго отношения к Снежному Цветку, — сказала она жалобным голосом. — Мы ее любили. Она была счастлива здесь. Зачем нам нужно было менять твое мнение о ней?»

«Оно не изменилось бы. Она — моя лаотун».

Мать упрямо выставила вперед подбородок и сменила тактику. «Все, что мы делали, было ради твоего блага».

Мои ногти впились глубже. «Ради вашего блага, ты хочешь сказать».

Я знала, что причиняю ей физическую боль, но вместо болезненной гримасы ее черты выразили нечто, похожее на сочувствие и мольбу. Я знала, она попытается оправдаться, но я даже представить себе не могла, какую отговорку она придумает.

«Твой союз со Снежным Цветком и твои превосходно перебинтованные ноги были залогом выгодного

брака не только для тебя, но и для Прекрасной Луны. Прекрасная Луна должна была тоже стать счастливой».

Такой поворот разговора почти переполнил чашу моего терпения, но я сумела сохранить хладнокровие.

«Прекрасная Луна умерла два года тому назад. — Мой голос звучал хрипло. — Снежный Цветок пришла в этот дом десять лет назад. У тебя не нашлось времени, чтобы рассказать мне о ее обстоятельствах».

«Прекрасная Луна…»

«Мы говорим не о Прекрасной Луне».

«Это ты вывела ее на улицу. Если бы ты этого не сделала, она была бы жива. Ты разбила сердце своей тете».

Мне следовало ожидать такого ловкого обращения с истинными событиями от моей матери, родившейся под знаком обезьяны. Даже учитывая этот факт, обвинение было слишком суровым, слишком жестоким, чтобы в него можно было поверить. Но что я могла поделать? Я была верной дочерью. Мне приходилось рассчитывать только на мою семью, до тех пор пока я не забеременею и не уеду в дом мужа. Как может девушка, родившаяся под знаком лошади, взять верх над хитрой обезьяной?

Должно быть, моя мать почувствовала свое преимущество и продолжала: «Порядочная дочь благодарила бы меня…»

«За что?»

«Я дала тебе возможность, которой у меня никогда не было из-за них, — и она указала на свои искалеченные ноги. — Я перебинтовала твои ноги, и теперь ты получила награду».

Ее слова перенесли меня в то время, когда я испытывала самую ужасную боль от бинтования, а она часто повторяла мне это обещание о награде в разных вариантах. С ужасом я осознала, что в те дни она вовсе не показывала мне материнской любви. Каким-то извращенным образом боль, которую она мне причиняла, была связана с ее собственными нуждами и эгоистическими желаниями.

Мои ярость и разочарование были невыносимы. «Я никогда больше не буду ожидать от тебя доброты, — выплюнула я с отвращением, отпуская ее руку. — Но помни вот что. Ты устроила так, что когда-нибудь у меня будет власть, и я буду следить за всем, что происходит в этой семье. Я буду доброй и милосердной женщиной, но не думай, что я когда-нибудь забуду о том, что ты сделала».

Моя мать наклонилась, подняла свою палку и оперлась на нее. «Мне жаль семью Лу за то, что они взяли тебя. Тот день, когда ты уедешь отсюда, будет самым благословенным в моей жизни. И до этих пор не пытайся повторять всю эту чушь снова!»

«А что тогда? Ты не будешь кормить меня?»

Мама посмотрела на меня, будто я была ей незнакома. Затем она повернулась и заковыляла к своему стулу. Когда Тетя принесла чай, ничего больше не было сказано.

Так продолжалось и дальше. Я смягчилась по отношению к остальным: к своим братьям, Тете, Дяде и Папе. Мне хотелось совсем исключить Маму из моей жизни, но обстоятельства не позволяли. Я должна была оставаться в нашем доме, пока не забеременею и буду на сносях. И даже когда я перееду в дом своего мужа, традиция требовала, чтобы я приезжала в свой родной дом несколько раз в год. Но я старалась сохранить дистанцию между собой и матерью — хотя большую часть времени мы проводили сидя рядом — и вела себя так, будто я взрослая женщина и не нуждаюсь в нежности. Впервые я вела себя так — должным образом соблюдая обычаи, а внутри прилепившись к своей обиде, как осьминог к скале, — и это сработало. Моя семья приняла мой стиль поведения, и я продолжала выглядеть верной и покорной дочерью. Позже я проделала нечто похожее вновь, но по другим причинам и с роковыми последствиями.