Снежный Цветок и заветный веер
Шрифт:
Мы не поняли всего несчастья, свалившегося на нас, пока люди из деревень, расположенных за нашей, не начали убегать, оставив свои дома под защитой холмов. На утро из окна Снежного Цветка мы увидели их — мужчин, женщин и детей — на повозках, запряженных быками, или на ручных тележках, идущих пешком или едущих на пони. Мясник выбежал за околицу и крикнул в этот поток беженцев:
«Что происходит? Война?»
Ему ответили чьи-то голоса:
«Император послал приказ в город Юнмин, чтобы наш правитель выступил против тайпинов!»
«Уже прибыли императорские войска, чтобы разогнать мятежников!»
Мясник сложил ладони рупором и крикнул: «Что же нам делать?»
«Бегите!»
«Здесь
Я окаменела, ошеломленная, охваченная паникой. Почему мой муж не приехал за мной? Снова я ругала себя за то, что выбрала именно это время — после всех этих долгих лет — для посещения Снежного Цветка. Но таков характер судьбы. Вы делаете хороший и разумный выбор, а у богов относительно вас совсем иные планы.
Я помогла Снежному Цветку собрать вещи для нее и для детей. Мы пошли на кухню и набрали большой мешок риса, взяли чай и воду для питья и лечения ран. Потом мы свернули четыре ее свадебных одеяла в тугие узлы и сложили их у двери. Когда все было готово, я переоделась в свой шелковый костюм, вышла на помост перед домом и стала ждать своего мужа, но он не пришел. Я смотрела на дорогу, ведущую в Тункоу. По ней тоже двигался поток беженцев, только они шли не в направлении холмов, а через поля, к Юнмину. Два потока людей: один, текущий в холмы, другой — в город, — смутили меня. Разве Снежный Цветок не говорила всегда, что холмы — это руки, обнимающие нас? Если это так, то почему люди из Тункоу идут в противоположном направлении?
Ближе к вечеру я увидела паланкин, отделившийся от группы людей из Тункоу и направляющийся к Цзиньтяню. Я знала, что он идет за мной, но мясник отказался ждать.
«Пора уходить!» — заорал он.
Я хотела остаться и подождать, чтобы моя семья забрала меня отсюда. Мясник ответил отказом.
«Тогда я пойду навстречу паланкину», — сказала я. Так часто, сидя у своего зарешеченного окна, я представляла себе, как иду по этой дороге. Разве я не могу сейчас пойти навстречу своей семье?
Мясник рубанул рукой воздух, чтобы помешать мне произнести хотя бы еще слово. «Сюда идет много мужчин. Ты знаешь, что они сделают с одинокой женщиной? Ты знаешь, что сделает со мной твоя семья, если с тобой что-то случится?»
«Но…»
«Лилия, — вмешалась Снежный Цветок, — поедем с нами. Мы уйдем всего на несколько часов, а потом пошлем весточку твоей семье. Лучше быть в безопасном месте».
Мясник посадил свою мать, жену, младших детей и меня на тележку. Когда он вместе со старшим сыном начали толкать тележку, я оглянулась на поля за Цзиньтянем. Там в воздух поднимались языки пламени и клубы дыма.
Снежный Цветок постоянно давала воду мужу и старшему сыну. Стояла глубокая осень, и когда солнце село, нам всем стало холодно, но муж Снежного Цветка и ее старший сын обливались потом, как в середине жаркого дня. Весенняя Луна спрыгнула с тележки вместе со своим младшим братом, хотя ее и не просили об этом. Она несла его на бедре, а потом посадила на спину. В конце концов, она поставила мальчика на землю, взяла его за руку, а другой рукой уцепилась за тележку.
Мясник заверил свою жену и мать, что мы вскоре остановимся, но мы этого не сделали. В эту ночь мы были всего лишь частью потока несчастных беженцев. К рассвету, к тому времени, когда тьма сгущается сильнее, мы одолели первый крутой холм. Лицо мясника напряглось, вены вздулись, его руки дрожали от напряжения, когда он пытался толкать тележку вверх на холм. Наконец он сдался и свалился без сил на землю. Снежный Цветок соскользнула к краю тележки, свесила ноги, помедлила немного и слезла на землю. Она посмотрела на меня. Я оглянулась назад. Небо позади нас было красным от пламени. Звуки, которые доносил до нас ветер,
Мы присоединились к остальным беженцам. Снежный Цветок и я взяли мать мясника под руки и тащили ее вверх по холму. Она тянула нас вниз, и как это подходило ее крысиной натуре! Когда Будда пожелал, чтобы крыса распространяла его учение, хитрое создание попыталось оседлать лошадь. Лошадь мудро отказалась, и с тех пор эти два знака плохо сочетаются между собой. Но на той жуткой дороге в ту страшную ночь что мы, две лошади, могли поделать?
У людей вокруг нас были угрюмые лица. Они покинули свои дома и свое хозяйство, а теперь гадали, не вернутся ли они к куче пепла. По лицам женщин текли слезы и от страха, и от боли в ногах от непривычной ходьбы, ведь в ту ночь мы прошли больше, чем за всю свою жизнь после бинтования. Дети даже не жаловались. Они были слишком напуганы. Мы только начали наш побег.
На следующий день после полудня — а мы еще ни разу не остановились — дорога сузилась и превратилась в тропинку, которая поднималась вверх все круче и круче. Слишком многое ранило наши глаза. Слишком многое терзало слух. Иногда мы проходили мимо стариков и старух, которые присели отдохнуть и никогда уже не поднялись на ноги. Я даже не могла представить себе, чтобы в нашем уезде люди могли вот так бросить своих родителей. Часто, проходя мимо, мы слышали их последние слова, обращенные к сыну или дочери, их последнюю просьбу: «Оставь меня. Вернешься, когда все это закончится». Или: «Продолжай идти. Береги сыновей. Не забудь поставить для меня жертвенник на праздник Весны». Каждый раз, когда я слышала подобные речи, я вспоминала мою мать. Она не смогла бы проделать этот путь, опираясь только на свою палку. Попросила бы она оставить ее здесь? Покинул бы ее Папа? А Старший Брат?
Мои ноги болели так же сильно, как во время бинтования, боль пронзала их при каждом моем шаге. Но мне еще повезло. Я видела женщин моего возраста и моложе — женщин в их годы риса-и-соли, — чьи ноги были разбиты от долгой ходьбы или изранены о камни. От щиколоток и выше их ноги были целы, но эти женщины уже не могли ходить. Они лежали на земле, не двигаясь, только плача, ожидая смерти от жажды, голода или холода. Но мы проходили мимо, не оглядываясь назад, пряча стыд в наших пустых сердцах, стараясь не слышать стонов ужаса и боли.
Когда настала вторая ночь и темнота окутала нас, отчаяние охватило наши души. Люди бросали свои пожитки. Дети и взрослые отбивались от своих семей, теряя их навеки. Мужья разыскивали своих жен. Матери призывали своих детей. Была поздняя осень, время, когда дочерям начали бинтовать ноги, и мы часто видели маленьких девочек, у которых недавно сломались косточки стоп, — их теперь бросали, как бросали продукты, одежду, воду, переносные алтари, свадебные подарки и семейные драгоценности. Мы видели маленьких мальчиков — третьих, четвертых или пятых сыновей, — которые просили проходивших мимо людей о помощи. Но как ты можешь помочь другим, если должна идти, одной рукой крепко сжимая ручку своего ребенка, а за другую тебя крепко держит твой муж? Когда боишься за свою жизнь, не думаешь о других. Ты думаешь только о тех, кого любишь, но даже им ты не можешь помочь.