Снежный Цветок и заветный веер
Шрифт:
«Никчемная свинья осталась в живых!» — раздался за моей спиной ядовитый голос.
Третья Невестка даже не моргнула, но я повернулась посмотреть, кто это сказал. Это была моя свекровь. Она вынула шпильки из прически, и ее волосы повисли жирными прядями вдоль лица. «Не надо было мне позволять тебе входить в наш дом. Ты разрушаешь семью Лу, ты грязная, мерзкая свинья».
Свекровь плюнула на Третью Невестку, но та даже не стерла слюну со своего лица.
«Я проклинаю тебя», — произнесла моя свекровь. Ее лицо покраснело от гнева и горя.
«Я надеюсь, что ты умрешь. Если ты не умрешь — прошу тебя, Богиня, заставь ее страдать, — Господин Лу осенью выдаст тебя замуж. Но будь
С этими словами моя свекровь, которая меня так и не заметила, повернулась, ухватившись за стену, чтобы не упасть, и, шатаясь, вышла из кухни. Я посмотрела на свою невестку, которая, казалось, ничего не осознавала. Все говорило мне о том, что я собираюсь совершить что-то неправильное, но я подошла к ней, обняла ее и подвела к стулу. Я вскипятила воду, затем, собрав все свое мужество, окунула платок в ведро с холодной водой и вытерла лицо невестки. Потом я бросила платок в огонь и смотрела, как он горит. Когда вода вскипела, я заварила чай, налила чашку для своей невестки и села рядом с ней. Она не притронулась к чаю. Я не знала, что я еще могу сделать, поэтому начала готовить рисовый отвар, терпеливо перемешивая рис, чтобы он не пригорел.
«Я изо всех сил стараюсь услышать, как плачут мои дети. Я везде ищу моего мужа», — пробормотала Третья Невестка. Я повернулась к ней лицом, думая, что она разговаривает со мной. Выражение ее глаз сказало, что это не так. «Если я снова выйду замуж, как я смогу тогда встретиться со своим мужем и детьми в загробном мире?»
У меня не было слов, чтобы утешить ее, потому что их не существует. У нее не было большого дерева, чтобы защитить ее, и не было верной горы, чтоб опереться. Она встала и просеменила из кухни на своих изящных «золотых лилиях», хрупкая, как те фонарики, которые отпускают во время праздника фонариков, и они уносятся прочь. Я вернулась к своему помешиванию.
На следующее утро, когда я спустилась вниз, мне показалось, что произошла какая-то перемена. Юнган и еще две служанки вернулись в дом. Они убирали кухню и носили дрова. Юнган сообщила мне, что еще до рассвета Третью Невестку нашли мертвой. Она покончила с собой, проглотив щелок. Я часто думаю о том, что бы произошло, если бы она подождала несколько часов, потому что ко времени второго завтрака свекровь слегла с лихорадкой. Наверное, она была уже больна накануне вечером, когда проявила такую жестокость.
Теперь мне предстояло сделать ужасный выбор. Я держала своих детей в комнате, спасая их от заразы, но мой долг жены по отношению к родителям моего мужа был превыше всего. Служить им означало, что я обязана уважать их больше всех остальных — больше своих родителей, больше своего мужа, больше своих детей. В отсутствие мужа я была обязана забыть свой страх перед болезнью, вырвать все чувства к детям из своего сердца и делать то, что полагается. Если я этого не сделаю, и моя свекровь умрет, моему стыду не будет предела.
Но я не так легко оставила своих детей. Остальные невестки сидели по своим комнатам со своими семьями. Я не знала, что происходит за закрытыми дверями. Может быть, они уже заболели. Может быть, они уже умерли. Я не могла доверить заботу о своих детях моему свекру. Разве он не проводил ночи рядом со своей женой? Не будет ли он следующим, кого поразит болезнь? И я не видела Дяди Лу с начала эпидемии, хотя он каждое утро и каждый вечер оставлял пустую миску перед дверью своей комнаты.
Я сидела в кухне, беспокойно сжимая сплетенные пальцы рук. Юнган вошла в кухню, опустилась на колени рядом со мной и сказала: «Я позабочусь о ваших детях».
Я вспомнила, как она сопровождала меня в дом Снежного Цветка сразу после моей свадьбы, как она заботилась
Я дала ей точные указания, как кипятить воду и готовить еду, и нож на случай, если дела пойдут плохо и ей придется сторожить дверь. Сделав это, я предоставила своих детей судьбе и посвятила все свое время и внимание свекрови.
Следующие пять дней я заботилась о свекрови так, как должна заботиться невестка. Я подмывала ее, когда у нее уже не было сил добраться до ночного горшка. Я варила ей такой же рисовый отвар, как и своим детям. Затем я надрезала себе руку, как когда-то (я видела) сделала моя мать, чтобы моя жизненная сила смешалась с рисовым отваром. Это высочайший дар любой невестки, и я принесла его, надеясь, что каким-то чудом моя жизненная сила сумеет поддержать ее.
Но мне не надо говорить вам о том, какая это страшная болезнь. Вы знаете, чем она кончается. Моя свекровь умерла. Она всегда была добра ко мне, поэтому мне трудно было сказать ей «прощай». После того, как отлетел ее последний вздох, мне стало ясно, что я не смогу сделать для нее все, что полагается для женщины ее положения. Я обмыла ее покрытое пятнами иссохшее тело теплой водой с запахом сандалового дерева. Я одела ее в длинные похоронные одежды и засунула ее записи нушу ей в карманы, рукава, под рубашку. В отличие от мужчин, она писала все это не для того, чтобы оставить доброе имя сотням поколений. Она писала, чтобы рассказать своим подругам о своих мыслях и чувствах, и они писали ей о том же. При других обстоятельствах я бы сожгла все эти записи на ее могиле. Но при этой жаре и эпидемии трупы надо было хоронить как можно скорее, не думая ни о фэншуй, ни о нушу, ни о родственном долге. Единственное, что я могла сделать для ее утешения, — это снабдить свою свекровь записями ее подруг для чтения и пения в загробном мире. Как только я покончила с этим, повозка забрала ее тело для поспешных похорон.
Моя свекровь прожила долгую жизнь. По этой причине я могла бы порадоваться за нее. А поскольку она умерла, я становилась главной женщиной в доме, несмотря на то, что мой муж был в отъезде. Теперь все невестки должны были подчиняться мне. Чтобы жить спокойно, они нуждались в моей милости. Так как все наложницы умерли, я видела впереди более гармоничную жизнь, потому что мне было абсолютно ясно: больше наложниц под крышей этого дома не будет.
Как и предчувствовали слуги, эпидемия в нашем уезде пошла на спад. Мы открыли двери нашего дома и произвели учет. Мы потеряли свекровь, третьего деверя, всю его семью и наложниц. Второй и Четвертый Братья выжили, как и их семьи. В моей родной семье умерли Мама и Папа. Разумеется, я жалела о том, что во время последнего своего посещения не проводила с ними больше времени. Однако с Папой мы мало общались после того, как мне перебинтовали ноги, а между мной и Мамой все переменилось после нашего разговора о том, как она лгала мне о Снежном Цветке. В качестве замужней дочери единственной моей обязанностью было соблюдать траур в течение года. Я старалась воздать почести своей матери, родившейся под знаком обезьяны, за все, что она сделала для меня, но мое сердце не было разбито.