Снова на привязи
Шрифт:
– Не скули! – зло швырнула ведунья. – Сама не поймешь, что мелешь. Умом не вышла – так молчи, когда говорить не разрешали! Поделом тебе, - и отвернулась. – Так что – кто ж глядел, что с шаманом? – нетерпеливо переспросила она вторую служанку.
– О, там был и сам обо Фарадж, и воины, и лекарку позвали, - охотно поведала та.
Она-то спала не в шатре ведуньи! Вот и сумела вызнать все еще ночью, когда суета и шум только начались. Теперь и рассказывала, а Рамла жадно слушала.
Накато тоже слушала жадно – ее-то услышанное встревожило куда сильнее, чем могло
Что-то стряслось ночью с Амади. Именно его крик услышала в ночи Накато – сейчас она была в этом уверена. Кто-то напал на него – и не узнать, кто. Мало ли врагов у неуемного колдуна? Только теперь прибавилось минимум двое – двое погибших шаманов, чьи души остались неупокоенными, потому что слишком много дел держало обоих в мире явленном.
И теперь колдун лежит, не подавая признаков жизни.
Долго ли пробудет он в таком состоянии? Придет ли в себя… а ей-то что делать?! По всему – пока что ничего. Продолжать прислуживать и делать вид, что она все та же туповатая бессловесная рабыня.
– Ты-то чего разлеглась?! – прикрикнула Рамла. – Поднимайся и иди за водой. Или я должна неумытой ходить из-за твоей лени?
Пришлось подыматься и идти куда послали.
Еще до прихода второй служанки Накато сама мечтала выйти наружу поскорее. Теперь же ноги не желали идти – хотелось расспросить ту получше.
Только кто ж ей позволит? Да и ни к чему вызывать лишние подозрения. Если с Амади все в порядке – ей придется и дальше прислуживать ведунье. А если с ним расправились, или он сам умрет – она всегда успеет удрать из кочевья. И никто ни увидит этого, ни следов не найдет!
Эти мысли помогли немного успокоить растревоженный разум. День только начался, и от повседневных хлопот никуда не деться.
*** ***
– Ты-то мне ничего не рассказала, а сама расспрашиваешь? – мстительно фыркнула вторая служанка.
– Да как же не рассказывала, - Накато чуть не расплакалась. – Я рассказала – что могла и знала. Но ты стала расспрашивать… странное, - подобрала она слово.
– Ну, а теперь – ты расспрашиваешь странное.
Ясно. Обозлилась на нее. Вот же пакость мстительная! И повод досадить ей пришелся куда раньше, чем можно было ожидать. Ведь только вчера расспрашивала ее про мертвых учеников шаманов! Надо было, должно, поддержать разговор про кровь, кишки, пожары и стрелы, втыкающиеся в живых людей.
В самом деле – что она, стычек никогда не видела? Расписать любую. Этой, видать, лишь бы слушать про всякую кровавую жуть. Или рассказывать самой.
Нет, про шамана, который лежит безжизненный, она очень живо все рассказала. Как лежит, как еле дышит, как подняли суету вокруг. Вот только ничего из этих рассказов не понятно.
С другой стороны – может, ничего толкового на самом деле она и не знает?
Ведунье-то хватило досужих сплетен. Хотя сама она тоже волнуется – боится, видать, что последует за странным недугом шамана. Всякому ведь понятно – это неспроста! Такие вещи просто так не происходят.
Накато, хоть и выходила из шатра,
Ясно было одно: кочевье пробудет какое-то время еще на месте. Но сколько именно – знает разве что сам Фарадж и его приближенные.
Вернувшись в шатер, с трудом дождалась обеда, чтобы шхарт улеглась отдохнуть, и попыталась еще раз расспросить вторую служанку. А та уперлась – мол, не станет ничего рассказывать бестолочи, из которой самой ничего не вытянешь.
Еще и щурилась презрительно – мол, с чего любопытство-то такое, на что выведывать?
И равнодушие ее ко всяким происшествиям припомнила. Мол, пеняла за кровожадность – а сама-то?! И не поспоришь – все верно.
Пришлось смолкнуть и отстать. Настаивать на своем – слишком странно и необычно для безответной рабыни, всему кочевью известной своей глупостью. Вызовет подозрения. Нет уж, тише едешь – дальше будешь. Спешка – враг всяческого дела. Нужно выждать. Может, колдун еще придет в себя.
*** ***
Дни потянулись муторно, тягостно.
В кочевье было тревожно. Все ходили притихшие, пришибленные. Детишки – и те шумели и баловались не так, как обычно. Фарадж не показывался, лекарка обжилась в шатре шамана.
А шатер его взяли в кольцо воины. Они день и ночь жгли костры, бодрствуя по очереди. Не подступишься!
Накато не удалось даже глазком взглянуть, что с Амади.
Она знала только из разговоров, что шаман лежит по-прежнему, еле дышит и не шевелится. Не подает признаков жизни, и лишь слабое-слабое дыхание и биение сердца указывают, что он еще не умер. Что с ним? Никто не понимал. Лекарка говорила, что не видит признаков обычной болезни. Оба ученика шаманов – и бывшего, и нынешнего – были мертвы, и ничем не могли помочь. Да и были бы они живы, много ли проку? В этом-то случае они вполне могли увидеть подмену – не зря ведь Амади решил от них избавиться!
Кочевье стояло на месте. Фарадж ходил мрачнее тучи. Служанки болтали, что даже в шатер новой жены прекратил наведываться – а ведь проводил там все ночи после свадьбы!
Оно и понятно – до жены ли?
Шутка ли – кочевье осталось без шамана! Тот лежал еле живой, и сколько так будет продолжаться – никто сказать не мог. По слухам – лекарка лишь разводила руками, признавая свое бессилие. Ученики шаманов погибли накануне. И можно ли считать, что это – случайность?
Правда, Фарадж не знал истинной подоплеки произошедшего.
Он не знал, что тело шамана занял колдун. И что именно этот колдун столкнул лбами двоих учеников, которые могли бы разоблачить его.
Вопрос – что стряслось с Амади. И вернется ли он.
Накато с удивлением обнаружила в себе противоречивые стремления. С одной стороны – она тревожилась за колдуна, и пыталась отыскать способ понять – что же с ним. И, насколько в ее силах, помочь. С другой – она подспудно надеялась, что он не придет в себя. Потому что это будет означать: она снова на свободе. Трудно сказать, правда – надолго ли.