Снова три мушкетера
Шрифт:
— …Суб-лейтенанты д'Эр и Левиллэн, капитан артиллерии Тейсье, шевалье Денель, сержанты Гюссон, Лемуан, Мерье и Брар… — диктовал кардинал ровным голосом.
Лицо его иногда искривляла гримаса, свидетельствовавшая о том, что подагра, рано начавшая беспокоить его высокопреосвященство, не покидала его и на итальянской земле.
— Кстати, Рошфор. Говорят, у вас в Париже что-то вышло с этим гасконским дворянином…
Рошфор помедлил с ответом.
— О каком дворянине ваше высокопреосвященство спрашиваете меня? спросил он наконец.
— Я говорю об этом мушкетере… — досадливо
Рошфор понял, что первый шаг придется сделать ему.
— Самый знаменитый гасконец среди мушкетеров — это их лейтенант, господин д'Артаньян, исключая, конечно, господина де Тревиля.
— Ах да! Спасибо, что напомнили, Рошфор. Это имя совсем вылетело у меня из головы. Поговаривают, что вы снова взялись за старое. Ведь я помирил вас, Рошфор?!
— В лагере под Ла-Рошелью. Я отлично помню это, ваше высокопреосвященство.
— И что же? С тех пор вы ладите?
Рошфор молчал, не зная, что отвечать.
— Что же вы молчите, Рошфор?
— Нельзя сказать, ваше высокопреосвященство, что наши отношения хорошие, они — никакие. Мы избегаем встреч.
— Однако встречались же вы с тех пор?
— Боюсь, что не припомню точно, ваше высокопреосвященство.
— Что за вздор! По крайней мере дважды. Так ведь?
Кавалер молча кивнул.
— Простая логика. Первый раз для того, чтобы повздорить и условиться о месте и времени дуэли, а второй раз для самое дуэли, а следовательно, для того, чтобы нарушить эдикты.
Секретарь постарался незаметно покинуть палату кардинала, но Ришелье остановил его властным жестом.
— …Гвардейцы роты господина Дюалье — шевалье де Юмбер, шевалье Фужерон и суб-лейтенант Бонфийон, — бесстрастно продолжил Ришелье, принудив секретаря снова взяться за перо.
— Отвечайте: так или нет, сударь? — обернулся к Рошфору кардинал.
— Вы прекрасно осведомлены, ваше высокопреосвященство, — мрачно отвечал Рошфор.
— Отлично, сударь. Значит, вы признаете, что вместе с господином д'Артаньяном нарушили указ о запрете дуэлей?
— К несчастью, это так.
— А в итоге?
— Я был ранен в руку, но не слишком серьезно.
— Так, что не отказались бы продолжить снова, чтобы рассчитаться за первую неудачу с лейтенантом мушкетеров?
— Ваше высокопреосвященство вынуждаете меня…
— Ну же, Рошфор?
— Мне приходится свидетельствовать против самого себя. Я дворянин, и наш спор с господином д'Артаньяном не закончен.
— Теперь вы высказались достаточно определенно, Рошфор.
Кардинал склонил голову набок.
— Можете идти, сегодня вы мне больше не понадобитесь, — сказал он секретарю. — И когда же вы… э… нарушили эдикты вместе с господином д'Артаньяном?
— Это случилось незадолго до того, как лейтенант получил отпуск, ваше высокопреосвященство.
— Вот как! А вам известно, что через несколько дней по возвращении из отпуска лейтенант был тяжело ранен? На него напали всемером.
— Да, ваше высокопреосвященство. Об этом говорили.
— Вот именно! Говорили, — нахмурился кардинал, вспомнив неприятную беседу с королем. — Я хочу, Рошфор, чтобы вы ответили мне — нет ли здесь
— Ваше высокопреосвященство! Как вы можете так говорить?!
— Важно, как я думаю, Рошфор.
— В таком случае — как вы можете полагать…
— Успокойтесь, любезный, я вам верю. Но во всей этой истории мне не ясна одна вещь.
Рошфор хранил молчание, понимая, что его высокопоставленный собеседник и не ждет никаких вопросов.
— Мне необходимо узнать точно, где был гасконец во время своего отсутствия в Париже. Это во-первых. И виделся ли он перед отъездом с небезызвестным вам Арамисом. Это во-вторых. Молчите, сударь, сейчас говорю я. Есть люди, которые уже занялись этим вопросом, и, признаюсь, он меня занимает в большей степени, чем пьемонтцы, с которыми покончено и дорога в Ломбардию нам открыта, и почти в такой же степени, как испанцы, которых еще предстоит выкурить из Монферра и заставить снять осаду Казале. Я хочу, чтобы вы, Рошфор, приняли участие в выяснении обстоятельств этого дела. Можете привлечь графа де Варда — он, кажется, не имеет причин питать нежные чувства к нашему гасконцу. Вдобавок он ваш родственник. Необходимо выяснить, не путешествовал ли д'Артаньян в Тур по заданию своего друга или тех, кто за ним стоит. Также надо точно установить — видел ли он там известную особу, которая, без сомнения, предпочла бы сейчас находиться в Париже, ближе к своей царственной подруге.
Рошфор молча поклонился.
Глава тридцать седьмая
Поход
Как известно, между наступательным и оборонительным периодами войны существует глубокая разница. Ничто так не поднимает боевой дух солдат, как вид отступающего противника — его расстроенных рядов, готовых обратиться в бегство. Ощущение своего превосходства удваивает силы, и усталость уходит. Зимний ветер задувает уже не так свирепо, кровь быстрее бежит по жилам, и королевские штандарты горделиво реют над головами бодро продвигающегося вперед войска.
Напротив, отступающие угрюмы и молчаливы, в рядах пехоты не слышно веселых возгласов и просто громких голосов, подобных тем, что доносятся из стана победителей. На походных фурах и повозках стонут раненые, и не для всех хватает там места. Кавалерия рассыпалась по окрестным селениям и городкам, используя свое преимущество и не желая подвергаться опасности, и теперь рыщет по округе в поисках фуража для лошадей, попутно грабя мирных жителей, готовых считать, что военные действия немногим лучше эпидемии чумы.
Если все то, что мы здесь сказали о наступающем войске, с полным правом можно было отнести к французам, то последующие строки уместно употребить, описывая состояние испанского войска.
Испанцы отходили, стягивая свои силы в кулак. Их разрозненные отряды пока не в состоянии были сопротивляться стремительно приближавшимся королевским войскам.
Д'Артаньян догонял армию. Выехав на Дижон, он миновал Труа и, двигаясь вдоль берега Сены, проехал Шатильон-сюр-Сен. В Дижоне он сделал короткую передышку. Немного отдохнув, д'Артаньян двинулся на юго-запад, борясь с искушением повернуть на Клермон-Ферран.