Сны чужие
Шрифт:
Может стон, а может вой…
Снится парню СОН ЧУЖОЙ…
Режет небо сталь клинка…
Жизнь дешевле пятака,
Совесть, долг - один обман,
Верность - призрак, честь - туман,
Утром - принц, а в полночь - труп…
Берегись, коль ты не глуп!
Выбирай: измена? Ложь?
В грудь стрела? В затылок нож?
Только боль, и только страх…
Устоять бы на ногах,
До рассвета бы дожить…
В сече жизнь не положить…
Бой принять не одному…
Встать спиною к своему…
Да понять бы, кто ж тут свой…
Снится парню СОН ЧУЖОЙ…
За окном
Утро сны прогонит прочь,
Потерпи еще чуток,
Ну, минуту… Ну, пяток…
Тело судорога рвет,
Пробуждение грядет…
Открываются глаза,
По щеке бежит слеза,
Меж ресниц сочится свет…
– Что за черт?!… О, Боже, нет!…
Ведь вокруг, со всех сторон
Тот же СОН… Кошмарный СОН…
Глава первая
С деловитым треском костер пережевывает толстые корявые сучья. Пламя жадно вылизывает чернеющую, скручивающуюся от жара кору, забирается в трещины, ползет по гладкой, обнаженной древесине. Яркие отсветы мечутся по темным каменным стенам, дрожат в бурунчиках бегущей воды, оранжевыми бликами тонут в глазах сидящего у костра…
Вот так же, наверное, сидели, глядя в жаркое пекло раскаленных углей, его далекие предки, уцелевшие в Нашествии Бездны и нашедшие себе новый дом по другую сторону считавшегося дотоле безбрежным Великого Моря. Когда первый Род высадился на западном побережье и перевалил через Горы Надежд, перед выжившими открылся мир дикий и прекрасный. Но тем фэйюрам было не до красот земли, которой предстояло стать новой родиной их детям и детям их детей. Сидя у походных костров, они невидяще глядели в пламя, вспоминая неприютные скалистые берега, давшие жизнь многим поколениям барсков и кальиров…
Точно так же, как смотрят сейчас в этот костер глаза, еще совсем недавно видевшие совершенно другую жизнь… или тех жизней было две ? Впору схватиться за голову и завыть от бессильной тоски. Вот только толку с того? Утраченного не вернешь, а половинки разорванной судьбы не склеишь, и не сошьешь воедино сапожной иглой. Особенно если "половинки" эти так плохо меж собой стыкуются.
Раненый, лежащий у очага, давно перестал бредить, провалившись в глубокий целительный сон. Ничто не мешает просто сидеть, следя за гипнотической пляской языков пламени и вспоминать… Годы детства уже канули в бездну времени, два десятка лет промелькнули в воспоминаниях клочками пережитых событий, радостных, тяжелых, а подчас и просто пустых, неведомо как оказавшихся среди прочих, памятных. Перед застывшим, немигающим взглядом течет сейчас та часть прожитой жизни, которая стала в его судьбе, без сомнения, поворотной… Или их, все-таки, было две ?… Две жизни… Две судьбы… Две памяти…
* * *
Угли раздраженно шипели и потрескивали, когда капли жира с нанизанного на шампуры мяса стекали вниз, мгновенно превращаясь в ароматный пар, действующий на обоняние с безотказной мощью.
– Ма-а-ама родная, - простонал Серега, - еще пять минут ожидания в этих запахах и я сожру собственные кроссовки!
–
– Точно, - с ленцой в голосе отозвался Олег. Он лежал с закрытыми глазами на песчаном пляжике, вымытом в берегу прямо под развесистой плакучей ивой. Лучи начинающего клониться к закату солнца насквозь пронизывали слабо шелестящую крону, пятная световыми разводами его грудь, едва тронутую первым весенним загаром.
– Ой, а вам друга уж и до больницы донести тяжко, - Серега притворился обиженным.
– Вот назло всем кроссы схаваю и помру, молодой. В гордом одиночестве и в муках страшных… Кстати, они не китайские, а итальянские.
– Тем более, - Колька сосредоточенно разглядывал покрасневший от контакта с горячим шампуром палец.
– В гордом одиночестве - не стоит. А особенно - в муках страшных. Чем травить хрупкий организм итальянским ширпотребом, лучше уж объесться вместе с друзьями высококачественного, экологически чистого мясопродукта, напиться вволю дешевого отечественного пива и умирать одной компанией, в коллективном блаженстве.
Олег приоткрыл левый глаз, с интересом взглянул в сторону однокашника и поинтересовался с иронией:
– Сам придумал, Фарязев?
– Сам, - Колька расплылся в довольной улыбке.
– Понравилось?
– Ничего так. Звучит.
– Дык! Есть еще похер в похеровницах… Ладно, ребят, давайте-ка вкусим деликатеса, по-моему он уже вполне.
– Я за нектаром, пацаны, - Серега вскочил на ноги и помчался к воде, выкапывать из сырого песка "баллоны" "Очаковского".
Олег тоже поднялся, натянул видавшие виды джинсы и занялся "столом". Из потертой спортивной сумки были извлечены пупырчатые молодые огурцы и рыжеватые помидоры, развалилась под ножом буханка хлеба, зашуршала, осыпаясь на газету, яичная скорлупа.
– Шикуем, братцы!
– под довольное "у-у-у" друзей Серега предъявил общественности двухлитровую пластиковую бутыль и две крупные "воблины".
– Я купил, а кто чистить будет?
– Ты уж не останавливайся на достигнутом, комрад, - укоризненно покачал головой Колька.
– Сам купил, сам и почисть.
– А мы тебе "спасибо" скажем, - поддержал Олег, раскладывающий на газетной "скатерти" готовую к употреблению снедь.
– От вас дождешься, - Серега скорчил скептическую гримасу, но спорить не стал и, решительно оторвав голову у самой большой рыбины, приступил к чистке.
– Труд на благо коллектива достоин уважения, - изрек Фарязев, разливая пиво по пластиковым стаканчикам.
– Как автор этого кулинарного шедевра (он театральным жестом провел рукой над снятым с импровизированного "мангала" шашлыком) я предлагаю выпить за коллектив, достойный труда на благо его.
– За что я тебя люблю, Колян, так это за твое умение красиво и связно излагать мои путаные мысли, - Серега широко улыбнулся, поднимая стакан.
– Молоток, Серый, правильно сказал, - Олег в свою очередь поднял "посуду", сдвинул со стаканами друзей.
– Будем, парни!