Сны инкуба
Шрифт:
Зебровски захлопнул телефон.
— Я оставил сообщение, он перезвонит.
Я кивнула и снова посмотрела на Иону. Все, что он знал, я выяснила, до конца. Я видела, как он участвовал в убийствах женщин. Видела его собственные воспоминания.
Я вздохнула.
— Пока мы ждём, что он перезвонит, помогите мне вывести задержанного наружу.
Зебровски посмотрел на меня, я на него в ответ. Настала его очередь вздохнуть:
— Смит, возьми его под другую руку. Выведем его наружу.
Смит посмотрел на нас как-то странно, но помог Зебровски поднять вампира на
Зебровски и Смит подняли его на ноги и направились к двери. Я достала пистолет и пошла следом. Один из постовых спросил:
— Что они будут делать?
— Пойди посмотри, если хочешь, — усталым голосом ответил ему Маркони. — Я это уже видал.
Рурк и второй постовой, не могу припомнить его фамилии, вышли за мною. Это было как парад.
У меня на счёту более восьмидесяти убитых, и почти все на самом деле по закону. Но обычно я убираю плохих парней, когда для мира они уже умерли. Обычно мне не приходится их допрашивать, прикасаться. Обычно я не знаю, кем они были в жизни, а если знаю, у меня такое чувство, что я избавляю их от мучений — или было у меня такое чувство в те времена, когда я считала вампиров истинными мертвецами. Иона Купер был тем же, кто и я, и он предал все, за что стоял. Он пожертвовал слугами закона, приданными ему в помощь. Он ради развлечения убивал ни в чем неповинных женщин. Я все это знала, но лучше было бы, если бы мне неведомо было, насколько у него мягкие волосы, или что он уже был похоронен как герой. Вот почему всегда был обычай, чтобы палач приходил только в последний момент, когда наступает время казни. Если бы он попытался бежать или драться, его бы другие копы застрелили — убили бы его вместо меня. Но он не собирался, и никто не имел законных полномочий сделать то, что предстояло мне.
Мы вышли на площадку сбоку от парковки. Купер сообразил, что происходит, потому что даже с поломанной челюстью он обратился ко мне. Сначала слова шли туго, но стали идти быстрее. Страх преодолевает боль.
— Ты — слуга-человек Жан-Клода. Разве то, кем я был, отличается от этого?
— Я не убивала невинных гражданских лиц только за то, что мой мастер не любит стриптизерш.
— Я больше положил народу как охотник, чем как вампир, — сказал он и попытался обернуться посмотреть на меня, но это, очевидно, было слишком больно.
Мы оказались на пятачке травы — с одной стороны цветы, с другой парковка.
— Здесь нормально, — решила я.
Зебровски обернулся, и Смит вместе с ним. И вампира они повернули, так что теперь мне было видно его лицо.
— Я убиваю, потому что так говорит закон, а не потому, что мне так хочется, — сказала я.
— Ты врёшь.
— На колени, — сказала я.
Он стал сопротивляться — я его могу понять. Тогда я выстрелила ему в ногу, и он свалился на землю. Я не ожидала, что буду стрелять в него так сразу, или что буду стрелять не насмерть. Отдача от пистолета разошлась по телу оживлением, будто от пистолета исходил адреналин. Кожу руки закололи мурашки.
Смит побледнел, Зебровски
— Могу это сделать быстро, Купер, могу медленно. Выбирать тебе.
Голос у меня был пуст. На лице ничего не отражалось. Я только смотрела на него и знала, что если он будет отбиваться, я буду стрелять дюйм за дюймом, пока он не будет слишком тяжело ранен, чтобы уйти, и можно будет сказать Смиту и Зебровски, чтобы отошли, не опасаясь фокусов с его стороны.
Он продолжал отбиваться, и я выстрелила ещё раз.
Смит выпустил его руку:
— Не могу я! Так нельзя!
— Тогда уберись от него к едрене матери, — сказала я со злостью в голосе, потому что была согласна со Смитом. — Зебровски?
— Я здесь.
Он говорил очень осторожным голосом.
Я направила пистолет на Купера, и моё тело наполнилось тишиной, злость ушла, уступив место лишь потрескиванию белого шума в голове.
— Отойди.
Он отошёл, и Купер попытался левитировать. Я так и думала. Две пули я всадила ему в середину тела, и он рухнул на землю. Он не мог летать в церкви, когда был здоров, и я решила, что он вряд ли лучше справится раненый. Так и вышло.
Я пошла к нему, держа пистолет двумя руками, направляя в середину его лба.
— Тебе это доставляет удовольствие, — сказал он и издал какой-то горловой звук. На губах его была кровь — его кровь.
— Нет, — ответила я, — не доставляет.
— Ты врёшь, — снова повторил он и попытался сплюнуть кровь мне на ноги, но челюсть, наверное, слишком болела, и он дёрнулся в судороге.
— Я не хочу тебя убивать, Купер, и мне это не доставляет удовольствия.
Он посмотрел на меня недоуменно.
— У тебя внутри ощущается пустота. Мне нравилось убивать.
— Тем лучше для тебя, — ответила я и знала, что надо бы спустить курок, положить этому конец. Никогда не давай им разговаривать.
— Тебе это действительно не доставляет удовольствия? — спросил он.
— Нет, — ответила я, глядя в его карие глаза.
— Как же ты тогда с ума не сойдёшь?
Я медленно выпустила из тела весь воздух, и мир сузился до середины его лба. Но я все ещё видела его глаза, такие живые, такие… настоящие. И ответила:
— Не знаю.
Удар пули отбросил его назад. Он упал набок, а я встала над ним, держа пистолет двумя руками, потому что, мёртв он или не мёртв, а моя работа не окончена.
У него была крошечная дырка в середине лба над удивлёнными глазами. Я стреляла ему в лоб, пока крышка черепа не брызнула мозгами и костью. Отсечение головы — штука хорошая, но расплескать мозги по лужайке тоже помогает. Я перенесла прицел на грудь и стала стрелять, пока не опустела обойма. Достав из пояса запасную, я перезарядила оружие и продолжала стрелять, пока через дыру не стало видно насквозь. По закону я не имею права возить с собой набор для ликвидации вампиров, не имея на руках ордера. Из дому я выходила без ордера, и потому обрез дробовика остался дома вместе с кольями и мачете. Пистолетами тоже можно эту работу сделать, но больше уходит времени и чёртова уйма патронов.