Сны Лилит
Шрифт:
Я немощно переворачиваюсь, являя девушке слабые ягодицы. Все эти медицинские манипуляции и осмотры, разговоры о сперме и яйцеклетках постепенно притупляют моё чувство стыда. Всё личное выставлено напоказ. То, что должно быть тайной, стало предметом внимания посторонних людей. Вывернута наизнанку вся интимная жизнь, и я раз за разом вынужден унизительно признаваться в своей несостоятельности. Меня это расстраивает, очень. Кто знает, что ещё нам с Люсей предстоит пережить? Как жаль, что всё так вышло.
Точно
Люся подходит ко мне и становится рядом, глядя сверху вниз. Я улыбаюсь ей. Я ведь и правда рад её видеть. А что она? Рада ли? Может, больной и слабый, я просто делаюсь ей более интересен? У неё всегда было какое-то нездоровое влечение к умершим. Она может долго и искренне сопереживать почти чужому человеку, потерявшему близкого родственника. Случается, за компанию ходит на похороны тех, с кем была едва знакома. Всегда сообщает мне новости, если скончалась какая-то знаменитость. Вдруг и сейчас слабая тень смерти на моём лице делает его привлекательнее?
Жена садится на корточки и целует меня.
– Привет, – говорю я. – Вот и всё, не так уж и страшно. Раз, и починили.
– Покажи, – просит Люся.
Я поднимаю простынь. Жена трогает кончиками пальцев мой белый живот. Осторожно гладит марлевые блямбы. Поправляет немного отклеившийся пластырь.
– Больно?
– Да.
– Маленький мой.
Мне делается стыдно за всё, что я наговорил ей в последние дни.
– Завтра должны выписать.
– Я знаю, я говорила с врачом.
– Уже? И что он сказал?
– Тебя дольше оперировали, чем они рассчитывали. Говорят, оказалась довольно сложная сеть кровеносных сосудов. Даже пришлось звать на помощь второго хирурга.
Я прислушиваюсь к болезненным ощущениям внизу живота. Наверное, там всё расковыряли сильнее, чем предполагалось.
– Вот твоя одежда, – Люся кладёт бумажный пакет рядом со мной. – Помочь тебе одеться?
– Не надо, – я морщусь, – не сейчас, я сам потом попробую. Меня вечером всё равно вернут в общую палату.
– Есть пока нельзя, – продолжает Люся, – поэтому я ничего не принесла. С утра будет можно.
– Я и не хочу, если честно.
– Не тошнит?
– Нет. Просто не хочу.
Жена снова рассказывает о том, как прошла операция. Но я не очень-то внимательно её слушаю. Я сосредоточен на себе. Больное тело без остатка отдаётся своему недугу. Болезнь есть высшее проявление эгоизма.
В палату снова заходит медсестра с очередным шприцем. Я послушно оголяю зад.
– Вам лучше уйти, – говорит она Люсе.
– Я тебя очень люблю, – шепчет жена мне в ухо.
– Я тебя тоже, – целую нежно её в ответ.
В правую ягодицу вонзается игла забвения. После укола снова тянет
И я закрываю глаза с одним только желанием: побыстрее закончить этот день и начать следующий.
Должно быть, мне снится сон. Я вижу, как захожу домой. Громко работает телевизор. Идёт очередной выпуск Comedy Club. Ноги движутся тяжело и медленно, точно я шагаю по колено в воде. Но я упрямо иду, преодолевая сопротивление, к закрытой двери комнаты, которая раньше была детской. Лишь у самой двери я останавливаюсь в нерешительности. Что я там увижу? Чего я жду?
Сердце стучит часто и сильно. Это так мучительно, когда жизнь то дарит надежду, то отнимает её. Вот и сейчас мне страшно оттого, что надежду снова отнимут. Даже сейчас, во сне. Ведь это всегда может случиться, спишь ты или бодрствуешь.
Я прислушиваюсь – за дверью ни звука. Только телевизор надрывается в пустоте квартиры, которая кажется чужой и страшной. Словно в ней живут не люди, а призраки.
И я открываю дверь.
У противоположной стены стоит кроватка. Точно такая, в какой спал мой сын. Белая, с мягкими бортиками по краям. В кроватке стоит девочка лет трёх. Она черноволосая, одета в ночнушку, светлую, как утренний туман. Личико бледное, и глаза глядят на меня внимательно и строго. Одной рукой девочка держится за край кровати, вторая опущена вниз, будто в ней что-то тяжёлое.
Это же наша дочь, догадываюсь я внезапно и делаю шаг вперёд.
– Папа, – говорит она. Я готов расплакаться прямо сейчас. Я иду к ней вязкими шагами, ужасно медленно и не приближаясь при этом ни на метр.
– Папа! – повторяет она громче, и в её детском голосе неожиданно звучат угрожающие нотки. – Где ты был? Разве ты не знал, что я родилась?!
– Я… – я хочу хоть что-нибудь сказать, и не могу произнести ни слова.
И тут она поднимает вторую ручку, которая всё это время была скрыта бортиком кроватки. В ней чёрный пистолет. Неестественно огромный, по сравнению с ребёнком.
– Я ждала тебя столько лет! – говорит она внезапно изменившимся голосом. Скрипучим и старым.
Девочка направляет пистолет на меня и стреляет прямо в живот. Как раз туда, где белыми шрамами остались крестики лапароскопии.
14
Я засовываю ей руку прямо в трусы. Я ещё первый раз хотел так сделать, когда мы только познакомились. Наверное, тогда это было неуместно. А теперь Лиза не то чтобы рада моему вторжению, но и не стремится избавиться от пальцев у неё в промежности. Я тоже не тороплюсь. Наслаждаюсь моментом.