Сны Лилит
Шрифт:
– Хочешь прийти к нам на репетицию? – спрашивает Лиза.
– Хочу, – вру я. Меня её репетиция мало интересует. И вообще, не хотелось бы видеться с ней при свидетелях. Она начнёт со мной обниматься. Все всё поймут. Решат, что мы встречаемся. А это уже измена, скандал. Я, откровенно говоря, боюсь таких скандалов. И репутации неверного мужа тоже боюсь. Я привык думать о себе совершенно иначе. В своих сексуальных фантазиях я всегда представляю собственную жену даже тогда, когда с ней трахаюсь. Верный муж, так это называется? Пожалуй, да.
– У
– Не называй меня старым.
– Был бы не старым, всё было бы по-другому.
– Как?
– А я не знаю.
И всё же интересно, изменяет ли мне Люся? Наверное, нет. Точно нет. Я уверен, что не изменяет. Но совсем не понимаю, почему. Что такое её верность мне? Страх? Лень? Благодарность? Или нерешительность?
– Ты странная, – говорю я.
– Угу, – кивает она. Я ей польстил. Это лучший комплимент, то самое, что она от меня хочет слышать. Она воображает себя особенной, ищет этому подтверждения в других людях, как в живых зеркалах. Но я кручусь ужом, не хочу, чтобы она в меня смотрелась. Лучше бы сам на неё попялился.
– Ты странная, но красивая, – добавляю я.
– Не такая уж и красивая, – неубедительно сомневается она, – в детстве вообще была страшненькой. У меня ещё и один зуб кривой.
И пушок растёт над верхней губой.
– В детстве все девочки так себе.
– Не все! Красивые вырастают в красавиц. Некрасивые становятся страшилами.
Я решаю, что она права. Кто-то пытается следить за собой и ходит в спортзал. Кто-то старается произвести впечатление умением шутить и заставлять смеяться. Кто-то даже пишет песни, чтобы другие люди считали его привлекательным. И каждый хочет быть красивым, зачем себя обманывать. Просто женщины это меньше скрывают. Их желание красоты всегда на виду. Они все только о ней и мечтают. Надуманной и настоящей. Естественной и искусственной. Какой угодно. Но знаете, что я думаю? Красивой можно только родиться. Вот и всё.
– Мне пора, – говорит Лиза, – через пятнадцать минут мама будет ждать. Мы пойдём покупать новый телефон. Она обещала.
– За хорошую учёбу?
– Ну да.
Аллея заканчивается. Мы сворачиваем на проспект. Люди ходят туда-сюда, не обращая на нас внимания. Но всё равно, пожалуй, не стоит её целовать здесь, у всех на виду. Я просто беру Лизу за тонкую руку с малахитовым колечком на большом пальце.
– Ты всё выдумала про свой лунатизм, да?
Она пожимает плечами. Мы расходимся, договорившись встретиться снова. А я запоминаю её рассказ, её дыхание, которое пахнет сексом, и покрытый жёсткими волосами лобок.
15
Девочка с далёкою судьбою,
До тебя семнадцать зим лететь,
Может, молча посидим с тобою?
Даже
Но она вдруг перестала улыбаться,
Закричала, закатив глаза:
– Почему тебе не восемнадцать?!
Почему ты сразу не сказал?!
– Что теперь, мне попросить прощенья?
Хорошо… Ну, будет… Извини…
У меня совсем другое время,
У меня совсем другие дни.
– Знаешь, можешь сильно не стараться,
И не быть ни братом, ни отцом,
Почему тебе не восемнадцать…
…И заплакала, закрыв лицо.
16
– Я вчера написал стихотворение.
– Правда?
– Да… и такое странное чувство. Я думал, что стихов больше писать не буду. Но было настроение… И пришло это…
– Вдохновение?
– Да. Точно. Настоящее вдохновение. Как раньше.
Мы снова сидим с моим издателем в кафе, в горячей тени каштанов. Мы пьём пиво, хотя врач не рекомендовал мне этого делать. Врачи мне многого теперь не рекомендуют, да что толку. Где они были раньше, когда мои тестикулы производили достаточное количество сперматозоидов, чтобы зачать ребёнка? Лучше я буду пить и жить так, как жил прежде. Лучше я вообще не буду иметь никаких надежд, чем без конца разочаровываться в своей состоятельности.
– У тебя любовница?
– П-почему? – я ошарашен таким предположением. Разве у меня на лице написано?
– Раз на стихи потянуло.
– Я их и раньше сочинял.
– То раньше, – говорит издатель. У него есть имя, конечно же. Немного странное, на мой вкус. Руслан. И фамилия тоже странная – Корф. Но мне приятнее думать о нём как об издателе. Точно так же, как льстит считать себя писателем. Кроме того, мне часто неловко обращаться в разговоре к человеку по имени. Сам не знаю почему. Да и зачем, если можно просто сказать «ты»? Или вовсе обойтись без имён и местоимений. Если вас всего двое, то и так понятно, к кому именно ты обращаешься.
– У меня на этот счёт есть одна теория, – говорит он. – В юности почти у каждого без исключения человека есть некий лирический заряд. Который, так или иначе, хочется использовать. Он не даёт покоя. Ждёт повода. И повод обязательно находится, например влюблённость. Человек пишет стихи. Одно, второе, третье, постепенно расходуя свой запас лирики. Который не восстанавливается, как не восстанавливаются нервные клетки. Особенно после коньяка.
Конец ознакомительного фрагмента.