Сны на горе
Шрифт:
Мне было наплевать на невесту с затейливой прической, которая жалась на высоченных каблуках к его плечу и сдувала с пухлых губ воздушную вуаль, на которой оставались мазки помады. «Черт с ней», – вот все, что я думала.
Но они должны были уехать в свадебное путешествие сразу после праздничного ужина – а это уже была разлука.
Вот о чем я думала так, что ногти до крови впивались в ладони.
Но брат тогда в первый раз в жизни по-настоящему напился, машины
Я сидела в саду, смотрела на освещенную веранду, на растрепанные букеты, которые от каждого маминого касания как бы расцветали заново, и грызла горькую ветку, сплевывая кору на дорожку.
Потом уснула, будто упала в прорубь, как только мама отправила меня в мою комнату и велела погасить свет.
Проснулась я от того, что надо мной наклонился брат, делая непонятные знаки.
На какое-то очень короткое сумасшедшее мгновенье мне показалось, что он зовет меня к себе, чтобы сделать меня своей женой.
Наверное, на лице у меня это все обозначилось, потому что брат близко погрозил мне пальцем перед носом: «И думать об этом не смей!»
А потом поманил за собой, приложив палец к губам.
Я безропотно двинулась следом, то и дело натыкаясь в темноте на послесвадебный разгром и вскрикивая от острых углов.
Вышли на веранду, где стояли похожие на присевшие привидения кресла в белых летних чехлах, и спустились по ступенькам на мокрую от росы дорожку с сонно похрустывающим гравием.
Брат выкатил из сарая старый велосипед, посадил меня за калиткой на раму, и мы покатили в темноте, так что я видела только круг от велосипедного фонарика на дороге да на руле загорелые руки брата с подвернутыми белыми манжетами.
Когда мы свернули с проселочной дороги и въехали под ветки, покатили прямо по лесу, я подумала, что брат все еще пьян, и даже немного испугалась, но тут же подумала вроде: «Чем хуже – тем лучше».
Нас обдавало брызгами с веток, и мне щекотно стало капать с его волос на шею.
Потом мы внезапно остановились. Я спрыгнула с рамы и не знала, что же будет дальше.
Мы стояли и дышали в полной темноте.
Потом брат повернул меня за плечи и сказал:
– А теперь смотри.
За лесом полыхал пожар. Оранжевое пламя белкой неслось по деревьям, потом взметнулось, полыхнуло в черном, густом, как чернила, небе.
Огромная, круглая, невозможно яркая луна побежала над верхушками деревьев.
Такого я не видела никогда и громко закричала. Брат закричал тоже.
А потом мы оседлали велосипед и понеслись, то теряя, то наталкиваясь на нестерпимо яркий диск в черноте, пока не выбрались на пригорок, откуда луна уже тихо и величаво вплывала
Мокрые и исхлестанные ветками до рубцов, мы сидели там, чувствуя полное опустошение и почему-то стыдясь один другого.
О моем замужестве брат узнал постфактум – не знаю, почему я так сделала. Вернее, знаю – в этом и было главное, чтобы он узнал после всех.
Сразу же прилетел, не спал ночь в аэропорту, небритый, вломился утром:
– Вот, я подарок привез, – бросает на пол огромную шляпу-сомбреро, такие почему-то тогда считались высшим шиком.
Из-под шляпы выползает совсем маленький щенок, а лапы большущие, головатый, и сразу лужу сделал.
Мама поднимает брови. Я суечусь страшно, потому что вижу, как брат смотрит на моего мужа. А муж такой – рубашка в мелкую полоску, подбородок выскоблен до синевы, вроде президента американского, если бы тот был клерком.
Я суечусь возле собаки, мама отчитывает брата, муж поправляет запонку, а в это время, как простенько написано у Чехова, вдребезги разбивается все.
Вечером на следующий день пошли втроем в ресторанчик местный. Не клеится. Сидим. Брат говорит:
– А что там ежи? Кажется, дождь начинается.
Муж вскочил, будто его на дуэль через платок вызвали.
А брат усмехается, будто и вызвал, да лень ему пистолет из кармана вытаскивать.
Поправил мужу воротничок в полоску голубую, и вышли мы под дождь.
У нас и правда вылупились в саду ежата. Это мама так говорила: «И откуда взялись, как из яблок вылупились».
Идем, дышит каждый, будто гору тащит. Пришли.
Плавают ежи животами вверх в ящике, а ящик полон воды – дождь в ливень перешел, а мы и не заметили по дороге.
Притащили ежей в дом. Не разворачиваются и не шевелятся. Завернули в мамину кофту шерстяную. Муж молчит, пристыженный. Брат забрал узел с ежами под мышку и спать сердито отправился.
Я вышла, сижу на веранде – жить не хочется. Всех жалко.
Ночью проснулась. Слышу: «топ-топ» над головой. Это ежи ожили, разбрелись по комнате. Заглянула к брату – обратно в кофту ежей собирает, на меня не смотрит.
И такая на меня печаль опустилась – будто открылось, что мой кудрявый брат скоро оставит меня в этой жизни одну.
Расставание
…когда брат ушел по лунной дорожке, я вернулась в наш дом и несколько месяцев жила в его комнате.
Там остались большие часы, которые хрипели и задыхались вместо тиканья, сколько я их помню, но почему-то нравились брату, и он никому не давал их выбросить.
И вот они были – а его не было.
Тогда в первый раз меня поразило, что неживые вещи переживают живых людей.