Сны о России
Шрифт:
Пока остальные японцы забавлялись по вечерам игрой в японские шахматы — фигуры они выстругивали из березы, — Кодаю до поздней ночи зубрил русский язык. Он хотел как можно быстрее научиться читать русские книги. Многие его спутники ушли за эти годы в мир иной, и, если ему тоже предопределено судьбой умереть на этой земле, он хотел бы больше знать о ней и о людях, ее населяющих. Но, как ни странно, чем больше Кодаю думал об этом, тем сильнее становилось его желание вернуться на родину и рассказать соотечественникам обо всем, что он здесь видел и слышал. Всякий раз, засыпая, он мысленно твердил: главное —
Ежедневно общаясь с Трапезниковым и Татариновым, Кодаю все же обнаружил у них черты, отличавшие их от исконно русских. Оба проявляли значительно большую, чем русские, возбудимость. Стоило хоть в чем-то отдать предпочтение одному из них, как другой страшно обижался. Оба были скупыми, чрезмерно самолюбивыми, бледнели от гнева и негодования, стоило лишь слегка задеть их.
Десятого апреля над Иркутском разразилась сильнейшая буря. С некоторых домов были сорваны крыши, а в женском монастыре у соборной церкви сломан крест. В тот день японцы отправились к Лаксману, чтобы выразить сочувствие по поводу ущерба, нанесенного ему бурей. Они починили крышу его дома, очистили сад от поваленных деревьев.
В течение нескольких дней японцы ходили по домам местных богатеев, благотворительностью которых пользовались, и помогали устранять последствия бури, проявляя недюжинные способности и сноровку. В каждом доме их встречали с радостью и провожали с благодарностью. Они чинили крыши и глинобитные стены, восстанавливали каменные лестницы, скрепляя камни известковым раствором.
По окончании этой работы Кодаю в течение трех дней ходил к Лаксману и помогал ему уточнять новую карту Японии. Теперешняя карта была значительно подробнее и точнее гой, которую Лаксман показал Кодаю в первый раз. Четкими иероглифами на ней были выведены географические названия. Задача Кодаю состояла в том, чтобы под японскими названиями дать русскую транскрипцию провинций, а также крупных городов и населенных пунктов, расположенных вдоль береговой линии от Исэ до Эдо, которые уже были там вписаны на каком-то непонятном Кодаю языке.
— Кто составил эту карту? — спросил Кодаю, приступая к работе.
— Один немец. Около ста лет назад он прожил в Японии два года. После его смерти карта была опубликована в его воспоминаниях. Это, конечно, копия, — ответил Лаксман. — Правильно ли изображены на ней очертания провинций и острова?
— Не знаю, — Кодаю и в самом деле не знал. — Могу только сказать, что названия по-японски написаны правильно и расположение провинций, в общем, верное. А это надписи на родном языке того человека, который жил в Японии? — спросил он в свою очередь, указывая на европейские' слова, пестревшие на карте.
— Они сделаны на голландском языке. Разве ты не слышал у себя на родине, как говорят по-голландски?
— Ни разу.
— Ведь Японию издавна посещали голландцы, — Лаксман посмотрел на Кодаю с недоумением. — Немец, который составил эту карту, служил домашним врачом в голландском торговом доме в Японии. Между прочим, японские ученые Кацурагава Хосю и Накагава Дзюнъан понимают по-голландски. Их имена я вычитал в книгах, написанных голландским ученым. Кодаю не слышал об ученых, названных Лаксманом.
— Я хотел бы поехать в Японию, изучить горную и приморскую флору, —
Произнеси такие слова кто-либо другой, Кодаю обиделся бы, но их сказал Лаксман — и пришлось сдержать себя.
Три дня трудился Кодаю в доме Лаксмана, помогая уточнять карту Японии. Он не только вписал названия городов, но и обозначил горы и реки — где не мог определить русла рек, отметил лишь устья — и вписал их названия. Он пометил на карте озеро Бива и гору Фудзи, которые не были обозначены вовсе.
— Реки и горы я указал приблизительно, если что-то окажется неточным, не моя в том вина — знаний у меня маловато, — сказал Кодаю, закончив свой труд.
— Я и не рассчитывал на особую точность, — ответил Лаксман. — Я сравню эту карту с другими картами Японии и смогу устранить ошибки.
Работа над картой вселила в Кодаю новую надежду на возвращение в Японию. Это уже не казалось ему невероятным, ведь в России так много известно о Японии. Во всяком случае, их не должны бросить на произвол судьбы. Составление карты принесло пользу и Лаксману. Двадцатого апреля он направил ее вместе с рукописью доклада в Петербургскую Академию наук, и это снискало ему славу составителя первой в России подробной карты Японии.
Семнадцатого июня на Иркутск обрушился страшный ливень, он не утихал три дня. Ангара вышла из берегов, обвалился берег около городской башни.
Когда ливень прекратился, Лаксман отправился в район бассейна реки Вилюй. Целью его поездки было обследование рудных залежей. Лаксман выехал на легкой тележке, запряженной одной лошадью.
— Через месяц-полтора вернусь, — сказал он провожавшим его японцам. — К тому времени должен прийти в иркутскую канцелярию ответ на ваше прошение. Надеюсь, если ничего особенного не случится, ответ будет положительный. Я просто убежден в этом.
Лаксман хлестнул лошадь, но тут из ворот выбежала его жена.
— Скажи честно, без обмана, когда вернешься?
— Месяца через полтора, — ответил Лаксман и поднял кнут.
— Значит, в конце июля или в начале августа?
— Пожалуй, чуть попозже.
— Выходит, в конце августа?
— Вряд ли!
— Тогда в сентябре, что ли?
— К октябрю уж непременно.
Лаксман резко опустил кнут на круп лошади, и тележка покатилась, сопровождаемая веселыми криками ребятишек.
Лаксман отсутствовал четыре месяца. В Иркутск он вернулся лишь во второй декаде октября. Ответ на прошение все еще не пришел, но произошло другое событие: Сёдзо принял православную веру и был наречен Федором Ситниковым.
Случилось это в середине октября. Сёдзо неожиданно почувствовал сильные боли в культе. Приглашенный доктор сообщил, что это иногда бывает после ампутации обмороженных конечностей.
— Жизни не угрожает, — добавил он, — но необходимо длительное лечение в больнице.
Кодаю немедленно определил Сёдзо в больницу. Друзья дежурили у его постели. Сёдзо ни разу не вскрикнул от боли, но все время просил массировать ему культю, утверждая, что от этого становится легче.
Однажды утром к нему пришел Исокити. Сёдзо уже чувствовал себя значительно лучше.