Сны в Ведьмином доме
Шрифт:
В конце марта к архивным изысканиям Варда прибавились таинственные вылазки на заброшенные городские кладбища. Впоследствии от клерков мэрии стало известно, что он, по всей видимости, нашел ключ к разгадке в старых регистрационных книгах. Помимо могилы Джозефа Карвена его интересовало погребение некоего Нафтали Филда. Причина этого интереса выяснилась позже, когда в бумагах Варда была найдена копия краткой записи о похоронах Карвена, чудом избежавшей уничтожения и сообщающей, что загадочный свинцовый гроб был закопан «в 10 футах к югу и 5 футах к западу от могилы Нафтали Филда в…». Отсутствие в уцелевшем отрывке указания на кладбище, где находилась упомянутая могила, сильно осложнило поиски, и могила Нафтали Филда казалась такой же призрачно-неуловимой, как и место погребения самого Карвена, но в случае с первым не существовало общего заговора молчания и можно было с полной уверенностью ожидать, что рано или поздно найдется надгробный камень с надписью, даже если все записи окажутся утерянными. Отсюда и скитания Чарльза но всем кладбищам, исключая лишь то, что находилось при церкви Святого Иоанна (бывшая Королевская церковь), и погребения конгрегационалистов на кладбище Сван-Пойнт, так как ему стало известно, что усопший в 1729 году Нафтали Филд был баптистом.
4
В мае
50
…с открытиями Бэкона… — Речь идет о Роджере Бэконе.
Что же касается походов на кладбище, то он заявил — не посвятив, впрочем, доктора в детали своих поисков, — что надеется отыскать на изуродованном могильном камне Джозефа Карвена определенные мистические символы, выгравированные согласно его завещанию и оставшиеся нетронутыми, когда стирали его имя. Эти символы, по его словам, совершенно необходимы для окончательной разгадки теории Карвена. Этот последний, как понял доктор из рассказа Варда, желал как можно тщательнее уберечь свою тайну и причудливым образом скрыл результаты открытий в разных местах. Когда же Виллет попросил юношу показать ему документы, найденные за портретом, тот выразил недовольство и попытался отделаться от дальнейших расспросов, подсунув доктору фотокопию манускрипта Хатчинсона и диаграммы Орна, но в конце концов показал издали часть своей находки: «Записи» (название было также зашифровано), содержащие множество формул, и послание «Тому, Кто Придет Позже», куда он позволил заглянуть, так как оно все равно было написано непонятными знаками.
Он также открыл дневник Карвена, тщательно выбрав самое невинное место, и позволил Виллету ознакомиться с почерком. Доктор очень внимательно рассмотрел неразборчивые и вычурные буквы и отметил, что и почерк, и стиль характерны для семнадцатого столетия, хотя автор дневника дожил до восемнадцатого века, так что с этой точки зрения подлинность документов не вызывала сомнений. Сам по себе текст был довольно обычным, и Виллет запомнил только фрагмент:
«Пятн. 16 окт. 1754. Мой шлюп "Уэйкфул" отчалил сего дня из Лондона, имея на Борту двадцать новых Людей, набранных в Вест-Индии, испанцев с Мартиники и голландских подданных из Суринама. Голландцы, сдается мне, склонны Дезертировать, ибо услышали нечто устрашающее о сем Предприятии, но я пригляжу за тем, чтобы заставить их Остаться. Для мистера Найта Декстера в Массачусетсе 120 штук камлота, [51] 100 штук тонкого камлота разных цветов, 20 штук синей фланели, 50 штук каламянки, [52] по 300 штук чесучи и легкого шелку. Для мистера Грина из "Слона" 50 галлонов сидра, 20 больших кастрюль, 15 котлов, 10 связок копченых языков. Для мистера Перриго 1 набор столярных инструментов. Для мистера Найтингейла 50 стоп лучшей писчей бумаги. Прошлой ночью трижды произнес САВАОФ, [53] но Никто не явился. Мне нужно больше узнать от Мистера X., что в Трансильвании, [54] хотя и весьма трудно добраться до него, и еще более странно, что он не может научить меня употреблению того, что так изрядно использовал в последние сто лет. Саймон не писал мне все эти пять недель, но я ожидаю вестей от него вскорости».
51
Камлот— плотная грубая ткань из черных и коричневых нитей; обычно предназначалась для пошива крестьянской одежды.
52
Каламянка— прочная льняная ткань.
53
Саваоф(букв, «воинственный») — в иудаизме одно из имен бога Яхве, в христианстве — первое лицо Троицы, Бог Отец.
54
Трансильвания— историческая область, долгое время находившаяся в составе Венгрии, а в 1920 году перешедшая к Румынии. Кроме румын и венгров в этих краях проживало также значительное число немецких колонистов. Об уединенных замках и хуторах Трансильвании издавна ходили легенды, так или иначе связанные с привидениями, оборотнями, вампирами, ожившими мертвецами и прочими потусторонними явлениями.
Когда, дочитав до этого места, доктор Виллет перевернул страницу, его немедленно прервал Вард, который почти выхватил дневник из его рук. Все, что доктор успел увидеть на открытой странице,
Виллет ничего больше не увидел, но беглого взгляда на страницу дневника было достаточно, чтобы ощутить смутный ужас перед изображенным на портрете лицом Карвена, который, казалось, насмешливо смотрел на него с панели над камином. Долгое время после этого его преследовало странное чувство, бывшее, как он понимал, не более чем игрой воображения: ему казалось, что глаза портрета живут собственной жизнью и имеют обыкновение поворачиваться в ту сторону, куда движется юный Чарльз Вард. Перед уходом доктор остановился перед изображением, чтобы рассмотреть его поближе, поражаясь сходству с Чарльзом и запоминая каждую деталь этого загадочного облика. Он отметил даже небольшой шрам или углубление на гладком лбу над правым глазом. «Художник Космо Александер был достоин своей славной родины Шотландии, взрастившей Реборна, [55] а учитель достоин своего знаменитого ученика, Джилберта Стюарта», — заключил доктор по завершении осмотра.
55
Реборн,Генри (1756—1823) — известный шотландский художник-портретист.
Получив уверения от доктора, что душевному здоровью Чарльза ничто не угрожает и что он занят исследованиями, которые могут принести удивительные результаты, родители Варда отнеслись сравнительно спокойно к тому, что в июне юноша решительно отказался посещать колледж. Он заявил, что должен заняться гораздо более важными вещами, и выразил желание отправиться на следующий год за границу, чтобы найти кое-какую информацию о Карвене, отсутствующую в американских источниках. Вард-старший, отклонив это желание как абсурдное для молодого человека, которому едва исполнилось восемнадцать лет, нехотя согласился с тем, что Чарльз не будет продолжать систематическое образование. Итак, после далеко не блестящего окончания школы Чарльз в течение трех лет занимался оккультными науками и поисками на городских кладбищах. Его считали эксцентричным, а он по-прежнему старался избегать встреч со знакомыми и друзьями родителей и лишь изредка совершал поездки в другие города, чтобы прояснить те или иные не вполне понятные ему записи. Однажды он отправился на юг, чтобы поговорить с чудаковатым стариком-мулатом, обитавшим в хижине среди болот, о котором газеты напечатали статью, заинтересовавшую Варда. Он также посетил одно небольшое горное селение, откуда пришли вести о совершающихся там удивительных ритуалах. Но его родители все еще не разрешали ему совершить путешествие в Старый Свет, чего он так страстно желал.
Став совершеннолетним в апреле 1923 года и получив до этого наследство от дедушки с материнской стороны, Вард наконец-то смог отправиться в Европу. Он ничего не говорил о предполагавшемся маршруте, кроме того, что его исследования требуют посещения разных мест, но обещал регулярно и подробно писать родителям. Видя, что переубедить сына невозможно, они перестали препятствовать его намерениям и, напротив, помогли по мере сил. И вот в июне молодой человек отплыл в Ливерпуль под прощальные благословения родителей, которые проводили его до Бостона и махали платками на пирсе до тех пор, пока пароход не скрылся из виду. Письма сына сообщали о его благополучном прибытии и о том, что он нашел хорошую квартиру на Рассел-стрит в Лондоне, где и намеревался проживать, пока не изучит все интересующие его источники в Британском музее. О своей повседневной жизни он писал очень мало, очевидно, потому, что писать было нечего. Чтение и химические опыты занимали все его время, и он упоминал в письмах лабораторию, которую устроил в одной из своих комнат. Он ничего не сообщал о своих прогулках по этому замечательному городу и не описывал лондонские пейзажи с древними куполами и колокольнями, с манящей перспективой сплетающихся аллей и улиц, где за каждым поворотом можно открыть новый потрясающий пейзаж. Родители сочли его молчание на сей счет добрым знаком, указывающим на то, в какой степени их сын был увлечен новым объектом исследований.
В июне 1924 года Вард сообщил о своем переезде из Лондона в Париж, куда он пару раз ненадолго выбирался и до этого, чтобы ознакомиться с материалами, хранящимися в Национальной библиотеке. Следующие три месяца он посылал лишь открытки с адресом на улице Сен-Жак, коротко сообщая, что занимается изучением редких рукописей в одной из частных коллекций. Он избегал знакомых, и ни один из побывавших там американских туристов не передавал Варду-старшему известий о его сыне. Затем наступила пауза, а в октябре Варды получили цветную открытку из Праги, извещавшую, что Чарльз находится в этом древнем городе, чтобы побеседовать с неким человеком весьма преклонного возраста, который предположительно был последним живым носителем уникальных сведений об открытиях средневековых ученых. Далее Чарльз отправился в Нойштадт и оставался там до января, затем прислал несколько открыток из Вены, сообщая, что находится здесь проездом по пути на восток, в небольшой городок, куда его пригласил один из корреспондентов и коллег, также изучавший оккультные науки.
Следующая открытка пришла из Клаузенбурга в Трансильвании; в ней Чарльз сообщал, что почти добрался до цели. Он собирался посетить барона Ференци, чье имение находилось в горах восточнее Ракуса, и просил писать ему туда на имя этого благородного дворянина. Еще одна открытка была получена из Ракуса, куда, по словам Варда, барон прислал за ним свой экипаж, чтобы перевезти из города в горы. Затем наступило длительное молчание. Он не отвечал на многочисленные письма родителей вплоть до мая, когда сообщил, что вынужден расстроить планы матери, желающей встретиться с ним в Лондоне, Париже или Риме в течение лета, — Варды решили также совершить поездку в Европу. Его работа, писал Чарльз, занимает так много времени, что он не может оставить имение барона Ференци, а замок находится в таком состоянии, что вряд ли родители захотят его посетить. Он расположен на крутом склоне в горах, заросших густым лесом, и простой люд избегает этих мест, так что любому посетителю поневоле станет не по себе. Более того, сам барон не такой человек, чтобы понравиться благопристойным, консервативным пожилым жителям Новой Англии. Его вид и манеры могут внушить отвращение, и он невероятно стар. Было бы лучше, писал Чарльз, если бы родители подождали его возвращения в Провиденс, что произойдет в скором времени.