Сны. Начало
Шрифт:
«Ах да! Хаджи-Мурат, прочитанный мельком, по диагонали для какого-то реферата в школе. Да Жилин и Костылин, набившие оскомину школьникам за все время существования советской и послесоветской школьной программы! Еще? Бэлла и Печорин. А еще про монастырь, в котором жили "мцыри". Помнится, что одна "мцырь" как-то сбежала, и ее сожрал барс! Шучу!».
Скучно! Вот для казачков это скучно – лучше и не надо! Ибо война здесь идет всегда и везде, постоянно. А вернуться домой казаченям очень хочется. И так пробыли во Владикавказе все лето, излечиваясь от ранений, которые получили еще в конце зимы, патрулируя разъездами окрестности. Не захотели ждать большую колонну,
За без малого месяц Плехов хорошо изучил своего подопечного. В это раз он мог быть не только сторонним наблюдателем, но и имел возможность руководить этим телом. Пробовал неоднократно. Но – очень осторожно, в те моменты, когда это вмешательство не могло привести к негативным последствиям. Ибо и верхом ездить толком не мог – не считать же всерьез тот курс обучения на конюшне, куда его притащила Юлька. А уж саблей махать – увольте! Так же как стрелять из этих монструозных пистолей и ружбайки, которая называется – штуцер кавалерийский. Не лез он и к общению корнета с окружающими.
«Ах корнет, мой корнет! Очаровательный корнет! Все дело в том, что, к сожаленью, войны для вас пока что – нет!».
Нет, война-то как раз и есть, но… Прибыл он к месту службы уже ближе к концу прошлого лета, и отличится не успел. Все основные стычки и сражения прошлого, одна тысяча восемьсот сорок первого года, состоялись весной и в первой половине лета. Лишь раз он смог поучаствовать в небольшой стычке с бандой абреков, которых прижали общими усилиями к берегу Терека. Горцев было около тридцати человек, и полусотня терских казаков, которая и шла «вдогон» бандитам, «умывала» последних с уверенностью.
Корнету стычка запомнилась суматохой, какой-то дикой круговертью, где он ничего не понял, и своей скоротечностью. Пару раз отбил чьи-то удары, сам попытался достать по черной папахе одного из бородатых и вонючих всадников, но вот попал или нет – с уверенностью он сказать не мог. Череда быстро промелькнувших картинок какая-то, право слово!
Все закончилось тем, что больше половины разбойников были порублены казаками без жалости, сколько-то – смогли прорваться к лесу, еще несколько – рванули верхами в реку.
– Коняшек жалко! Потонут ведь! – пробормотал негромко остановившийся рядом на берегу казак, наблюдая как лошади пытаются пробиться сквозь бурное течение реки.
Корнету тоже было жаль коней, и он не стал наблюдать дальше. Картина-то – печальная, и конец ясен!
А больше ничего с ним и не случилось! И все это лето шло лениво, без боев, без стычек, и без подвигов! А отличиться корнету было ой как нужно! Ибо тогда и до весны текущего года был он вовсе не корнетом, а самым что ни на есть – юнкером! Да, получается и так бывает – выпустился в войска без присвоения звания. И оказался он на Кавказе – тоже не по своей воле. Нет, вовсе не за крамольные стихи и речи, не за причастность к карбонариям, причина была гораздо банальнее и… неприличнее!
Корнет, корнет! А что за корнет?
Довелось Плехову в этот раз попасть в тушку Плещеева Юрия Александровича, выпускника Школы гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров. Да-да, именно той Школы, где учился еще недавно Михаил Юрьевич Лермонтов. Нет, лично с великим поэтом Плещеев знаком не был – Михал Юрьич выпустился за год до поступления Юрия в Школу. Да и, честно сказать, именно великим поэтом Лермонтов пока не значился. Один из молодых повес и гуляк, и не более того!
А Плещеев, а что Плещеев? Угораздило его в Школе сдружиться с двумя такими же оболтусами, как и он сам – князем Виктором Васильчиковым, из боковой ветви тех самых Васильчиковых, и с Сашкой Шаховским. Учились они, надо сказать, весело, с кутежами и загулами, с посещениями разных веселых заведений. Как и положено юнкеру Александрийского гусарского полка – это сам Плещеев; юнкеру лейб-гвардии Конного полка – это Васильчиков; и юнкеру лейб-гвардии Кирасирского полка – это, соответственно, Шаховской. Нет, непосредственно в учебе они были ничем не хуже других юнкеров – выездка и вольтижировка у них была на высоте; фехтование – тоже; знание Уставов и других документов… ладно, если честно – на «удава», не более. Но в целом, в целом – вполне бравые юнкера-кавалеристы. Деньгами Васильчиков был обеспечен вполне; чуть хуже, но тоже ничего – Шаховской, да и у Плещеева деньжата водились – тут и папенька, один из богатых нижегородских помещиков, помогал, да и тетка, проживающая в Москве, иногда подкидывала монет непутевому племянничку.
И все бы ничего, но… Уже после сдачи всех выпускных испытаний, но до торжественного выпускного построения, предложил Васильчиков отметить это дело хорошей гулянкой. Сказано – сделано! Отметили. Только вот в конце процесса…
Как докладывал по команде чин столичной полиции – после посещения очередного ресторана, трое юнкеров Школы, будучи в изрядном подпитии, в вечернее время, остановили на одной из улиц извозчика, чтобы следовать далее. Но в пролетке находились две дамы. Точнее – женщины, ибо дворянками они не были. А еще точнее… Замужняя мещанка Т. и ее дочь - также замужняя мещанка Н.
Кому пришло в голову последующее непотребство, никто из них троих сказать бы с уверенностью не смог – пьяны они были уже до изумления. Однако извозчик, получив пару плюх по голове, ретировался, а повесы, удерживая женщин, укатили в район пригородных дач, где и…
Случай вопиющий, но вовсе не исключительный. Обычного человека заковали бы в кандалы и отправили в Сибирь, в острог, грехи замаливать. Но подключились Васильчиковы, а также – Шаховские, были задействованы связи и знакомства. В общем, дело замяли, благо что женщины особо не пострадали. Извозчик получил отступные, чему был даже рад – сменив «средства производства», он сразу же перешел в разряд «лихачей». Женщинам также была выплачена энная сумма денег, что позволило супругам Т. прикупить домик в пригороде, а супругам Н. – двухэтажный дом, с лавкой на первом этаже.
Казалось бы – ну, конфуз, неприятность, но – разрешилось же все благополучно! Ан нет! Дошли сведения до… к-х-м-м… и всех троих, высочайшим повелением отправили на Кавказ, в распоряжение командования Отдельного Кавказского Корпуса.
Плехов имел полный доступ к памяти Плещеева, чувствовал эмоции реципиента, но вот общаться каким-либо образом с ним не мог. Тот помнил, как по прибытию в штаб Корпуса, который располагался на тот момент в Ставрополе, они втроем представлялись командиру Корпуса, генералу от инфантерии Головину. Командующий, надо признать, оказался в довольно щекотливом положении. С его же слов он знал многих родных Васильчикова и Шаховского, расспросил товарищей Плещеева о здоровье некоторых родственников. Потом Головин сказал уже Плещееву, о том, что немного знает его отца, еще по службе того товарищем полкового командира Гродненских гусар. Помнил и деда Плещеева – товарища полкового командира Синих, гатчинских кирасир.