…Со многими неизвестными
Шрифт:
– Тут затрясешься, – снова ухмыльнулся пожилой. – Это тебе даже не каракулевые шкурки: Доход в сто раз больше. Ну ладно, – оборвал он сам себя и уже деловито продолжал: – Гостей надо будет на Орловскую привезти. Осторожненько, дружески уговорить и привезти. Мол, так и так. Хозяин ждет по другому адресу. У него неудобно. А там уж… И ты, Алек, смотри, – он строго поглядел на парня. – Шуток не шути. У них пистолеты, и народ это отчаянный. Если им что не понравится, мы все "Кровью умоемся.
– Все будет в лучшем виде, – откликнулся
И снова чуть заметная усмешка мелькнула в глазах у пожилого.
Девушка стояла у двери в соседнюю комнату, прислонившись к стене, и при этих словах кокетливо передернула плечами.
– Жуткий трепач. Такие не пользуются успехом у женщин.
– Зачем мне женщины? – с пафосом воскликнул парень, вскинув вверх руки. – Мне надо…
– Хватит, говорю! – повысил голос пожилой. – Собирайтесь. И на всякий случай возьмите другие документы. – Он вынул из бокового кармана пиджака два паспорта, раскрыл их, потом передал один девушке, другой парню. – Ознакомьтесь и запомните.
Парень взял паспорт, заглянул в него и усмехнулся:
– Хохлов! Ах, бедный Хохлов Бедный…
– А мне-то зачем? – удивленно спросила девушка, вертя в руках паспорт.
– Если спросят, покажешь. Ну, иди одевайся.
Девушка пожала плечами и скрылась за дверью.
Пожилой посмотрел на часы.
– А тебе, Василий, тоже пора, – сказал он усатому человеку, все еще жевавшему что-то за столом.
– Угу…
– Вот встань и иди.
Человек тяжело поднялся, одернул кургузый серый пиджак, под которым виднелась пестрая ковбойка, и направился к двери.
– Все приготовь, понял?
– Угу.
Он еще дожевывал на ходу.
Когда он вышел, пожилой обернулся к парню, который задумчиво курил, устремив взгляд в пространство:
– Тебе, Алек, надо ехать на вокзал в пальто и шляпе. Там в передней висят, ты заметил?
Тот вяло пожал плечами:
– Но ведь это же…
– Ничего. А то ты в своей курточке примелькался уже в городе. Я тебе повторяю, операция серьезная. У нас еще не было такой. Если провалим… Ну, ты сам понимаешь.
– Понимаю, дорогой, – меланхолично кивнул голо вой парень и, вздохнув, добавил: – Вот, сам не знаю почему, дом свой вспомнил. Старики мои уверены, что я на тихой, спокойной работе. Спрашивают, понимаешь, когда отпуск будет, когда приеду к ним в море купаться. И еще спрашивают, почему я…
– Меня больше интересует, что ты им отвечаешь, – с ударением произнес пожилой.
– А что я им могу ответить, как ты полагаешь? Приеду, дорогие, пишу. А сейчас отчет годовой составляем, занят очень. – Он грустно усмехнулся.
– Что-то не нравятся мне твои настроения, милый. То говоришь, тебе другой работы не надо, а то вот скулить начинаешь. Не нравится это мне.
– А мне, думаешь, нравится? Но я еще так полагаю: когда-нибудь
– По Тамаре сохнешь, – усмехнулся пожилой, кивнув на дверь в соседнюю комнату. – Вот тебе сердце и подсказывает черт те чего.
– Э! Ну, что ты такое говоришь? – парень досадливо махнул рукой. – Мужской разговор у нас, так?
– Для такого разговора время неподходящее выбрал.
– Человек ты для этого неподходящий, – ответил парень, насупив тонкие, черные брови.
– Человек? – пожилой усмехнулся, но глаза подприпухшими веками посмотрели на собеседника остро и неприязненно. – А много ты обо мне знаешь? Я, милый, жизнь прожил ой какую. И несправедливостей вынес вот, – он провел ладонью по толстой шее. – Другому на две жизни хватит. Но молчу. Один мой благодетель, между прочим, тут, в Борске. Сидел он до войны за одно дельце. Так я у него во на каком крючке вишу. Только дернет, и хана мне. А он такой, он когда-нибудь дернет. И не моргнет. Вот как я живу.
Парень поднял на него вспыхнувшие злостью глаза.
– А почему молчишь, а? Почему жить ему позволяешь? Боишься, так?
– Время не пришло. Когда-нибудь посчитаемся. – Пожилой нетерпеливо посмотрел на дверь в соседнюю комнату: – Ну, что же это она? На бал собирается?
– Женщины на любое дело, как на бал, собираются, дорогой.
– До поезда… – пожилой озабоченно посмотрел на часы, – сорок пять минут. А на вокзале тебе еще осмотреться надо. Там всякий народ может быть. Эх, милый. – Он усмехнулся и, придвинувшись, обнял парня за плечи. – Если эта операция удастся, внеочередной отпуск получишь. На два месяца. И все деньги вперед. Понял? Только не унывай, нос не вешай. Весело жить надо.
– А я так и живу, – кивнул тот. – Веселее не бывает.
В этот момент дверь открылась, вошла девушка. Она была в дорогом синем костюме, стройные ноги обтягивали – пестрые, клетчатые чулки, на груди красовался большой кулон на тонкой золотой цепочке.
– Вай, какая ослепительная красота! – воскликнул парень, шутливо жмурясь.
– Тамара, дай-ка коньяк, – неожиданно распорядился пожилой. – На дорогу выпьем.
– Ой, правильно!
Она метнулась к буфету. Парень встал с дивана, потянулся и, блеснув зубами, сказал:
– Верно говоришь, надо выпить. Кровь заиграет, душа запоет. Ба-альшой бокал попрошу, дорогая, – обратился он к девушке.
Та с улыбкой отодвинула рюмку и налила ему полный стакан.
Все трое чокнулись.
– Ну, с богом, – сказал пожилой.
И уже в передней, когда молодые люди одевались, он озабоченно повторил:
– Так смотри, Алек, народ это отчаянный. Им терять нечего.
– С такой женщиной, – весело ответил парень, – я лев, а не человек, дорогой.
– Лисой тут надо быть, лисой. Хитростью бери.