Со щитом и на щите

Димаров Анатолий

Ким, конечно, захотел тут же расквитаться. А так как Калюжный выскочил из класса, Ким схватил белую от мела тряпку, которой стирали с доски, и притаился за дверью, чтобы ударить ею Костьку, как только он появится.

Отзвонил звонок. Мы, затаив дыхание, сидим за партами. Куда же девался этот Калюжный?

Ага, вот! Слышно… идет. Ну, сейчас будет!

Двери открываются и… вместо Калюжного появляется Анжелика Михайловна. Ким уже не может удержать свою руку, хотя тоже видит,

что это совсем не Калюжный.

Все произошло так неожиданно, что мы и охнуть не успели.

Закрыв лицо руками, Анжелика Михайловна выбежала из класса. А мы, ошеломленные, даже побежать следом за ней не догадались.

Первою опомнилась Нина. Она почти никогда самообладания не теряет, ведь недаром два года подряд была старостой нашего беспокойного класса. Вот и сейчас: выскочила из-за парты, подбежала к обеспамятевшему Киму, вырвала у него тряпку и скомандовала:

— Беги за свою парту! — И к девочке, что рядом с Кимом сидела: — Вытри ему руки! — А после ко всему классу: — Никто ничего не слышал и не видел.

Только она успела сесть снова за парту, как двери широко распахнулись и в класс ворвался директор. А следом за ним — вероятно, ему на помощь — завуч, высоченный и страшно худой Свирид Остапович, которого мы прозвали Дон Кихотом.

Директор остановился около стола. Если бы не стол, он, наверное, проскочил бы наш класс и стрелой вылетел во двор — так был разгневан.

— Кто?! — грохнул кулаком по столу.

Молчим, вроде немые. Ведь, если узнают, кто это сделал, Кима из школы обязательно выгонят, без всяких разговоров.

— Я вас спрашиваю: кто?!

Снова гробовое молчание. Сидим, подавленные несчастьем, что нежданно-негаданно свалилось на нас.

— Староста класса!

Нина встает, бледная и решительная Нина.

— Назовите хулигана, который ударил Анжелику Михайловну.

— Иван Корнеевич, я ничего не видела.

— Вы что, в это время не были в классе?

— Была.

— И ничего не видели?

— Ничего…

Голос у Нины дрожит, но она твердо стоит на своем. Мы втайне ею любуемся и думаем, какая же она храбрая: такую хоть к стенке ставь, хоть из нагана в нее стреляй — не признается!

— Садитесь, мы с вами еще поговорим! — разгневанно бросает ей директор. И снова обращается ко всему классу: — Кто видел хулигана, который ударил Анжелику Михайловну? Поднимите руку!

Хулигана?! Да какой же Ким хулиган? Вон он сидит ни живой ни мертвый, и нет во всем мире сейчас несчастнее его человека.

В наших сердцах растет протест. Протест и обида. Сейчас мы не только что Кима — вообще никого не назвали б! Вон и девочка, что сидит рядом с Кимом, напряженно следит, чтобы он себя чем-нибудь не

выдал.

Не дождавшись протянутой руки, Иван Корнеевич начинает нас вовсю ругать. Нам становится известно, что такого невыносимо плохого класса, как наш, не было и не будет. Что все мы, без исключения, злостные нарушители дисциплины и порядка. Школу давно надо было избавить от нас, и только его доброта мешала это сделать. Но теперь и его терпение лопнуло. Он сейчас даст нам последний шанс доказать, что у нас еще осталась хоть капля порядочности: до конца урока подумать, а на перемене подойти к нему и назвать преступника.

— Это сделает староста!

Директор выходит. Следом за ним Дон Кихот, который ни одного слова не проронил, лишь укоризненно кивал головой.

Мы остаемся наедине со своей совестью. С той самой каплей порядочности, о которой только что говорил директор.

Внезапно Ким подхватывается, выбегает из-за парты.

— Ты куда?!

Добрый десяток рук сразу же хватает его за полы.

— Пустите! Я к директору!

Но его держат еще крепче. Обступают со всех сторон, уговаривают не делать глупостей.

— Я не хочу, чтобы из-за меня весь класс… — изо всех сил упирается Ким.

Голос его срывается, он вот-вот заплачет. Мы же продолжаем его уговаривать, чтобы не смел идти к директору, который всему классу ничего сделать не сможет, а его, Кима, запросто вытурит…

— Ну и пусть, — продолжает упираться Ким. — Пусть выгоняет!..

Тогда Вася Гаврильченко спокойно спрашивает:

— А ты о своей матери подумал?

Ким сразу же сникает, перестает вырываться из наших рук.

— Что с его матерью? — тихо спрашиваю Мишку.

— Сердечница она. Как узнает, что его из школы выгнали, непременно помрет…

Вдруг Васька, отпустив Кима, поворачивается к Калюжному, со злостью выпаливает:

— Все через тебя…

— А я тут при чем?

Костька хотел еще что-то сказать, но мы ему не даем, накидываемся на него со всех сторон.

— Ребята! Хватит вам, ребята! — утихомиривает нас Нина. — Да плюньте на него, нам сейчас вовсе не до него.

Постепенно мы утихаем. Лишь потрясенный нашим неожиданным нападением Калюжный растерянно и жалобно бубнит:

— При чем тут я?

Но мы уже не обращаем на него внимания. Беспокоит нас другое: скоро звонок. Нина должна идти к директору, а мы до сих пор так и не решили, что же ей говорить.

— Весь класс из школы они не выгонят, — произносит Вася Гаврильченко. — А Кима называть нельзя…

На том и решили: Нина пойдет к директору и скажет, что класс так и не знает, кто запустил в Анжелику Михайловну тряпку…