Со щитом и на щите
Шрифт:
И тут-то мы сразу подумали об учительнице, обиженной нами, — до сих пор мы думали только о Киме.
— Надо перед ней извиниться, — предлагает Мишка, и все с этим соглашаются.
— Только чтобы не весь класс шел, а несколько человек, — добавляет Гаврильченко. — Пойдем, например, я, Мишка, Анатолий и… девчата.
Но к нашему удивлению, девочки отказываются. Все, как одна. Говорят, что ни за что не пойдут, а если нам не терпится снова подлизываться к этой зазнайке, то можем без них отправляться.
Выясняем,
По дороге, конечно, торгуемся, кто начнет. В конце концов соглашаемся на том, что разговор будет вести Вася, а мы — поддакивать.
Вот и домик, в котором квартирует Анжелика Михайловна. Он такой же веселый, такой же приветливый, как наша любимая учительница. Сияет белыми стенами, синей и красной краской, весь утопает в саду.
Потоптавшись у ворот, осторожно открываем калитку. Идем гуськом по прямой дорожке, стелющейся к самому крыльцу.
— Вы это к кому, ребята?
Из сада выходит пожилой мужчина, нами ранее не замеченный. В руке он держит лопату, которая поблескивает в лучах багрового заходящего солнца.
— Анжелика Михайловна дома?
— Дома, дома, — отвечает мужчина и сразу же кричит в открытое окно: — Анжелика Михайловна, тут к вам пришли!
— Кто такие?
— Да какие-то парнишки!
— Сейчас выйду…
Мужчина втыкает в землю лопату, вынимает из кармана кисет, скручивает козью ножку, берет ее в рот, а потом достает фитиль и огниво — вещи такие древние, что мы рты пораскрывали от удивления. Закурив, мужчина хитро прищуривается и спрашивает:
— Из девятого небось?
— Из девятого, — отвечаем удрученно, даже не удивляясь тому, что мужчина сразу же догадался, кто мы такие.
— Ну и молодцы: учительнице чуть глаза не повыбивали!
Мы совсем падаем духом. А в прищуренных глазах мужчины — то ли от табачного дыма, то ли от солнца — время от времени вспыхивают искорки, а полные губы причмокивают миролюбиво и дружески.
— Ведь надо додуматься!.. — покачивает головой. — Вот и ваша учительница! — восклицает неожиданно и вполголоса добавляет ободряюще: — Ну, теперь держись, казаки! А я пошел, не то и мне перепадет…
Увидев нас, Анжелика Михайловна сразу помрачнела. Была будто высветлена солнцем, а теперь как в тень вошла. И чем ближе подходила к нам, тем более темной и холодной становилась эта тень. Нашу учительницу не узнать — такое у нее сейчас недоброе лицо.
— Ну? — неприязненно спрашивает она.
Мы растерянно топчемся на месте, никак не решаясь начать.
— Чего же вы молчите?
Неужели это она? Наша всегда веселая, всегда улыбающаяся, с ее звонким, как песня,
Первым собирается с духом Вася Гаврильченко.
— Анжелика Михайловна, — выдыхает он, и голос его аж звенит от волнения. — Мы пришли… От всего класса принесли вам извинения. Мы вас просим…
Ему так и не удается сказать, чего же мы просим, — Анжелика Михайловна обрывает его раздраженно и властно:
— Кто бросил тряпку?
— Анжелика Михайловна, мы никак не можем это сказать.
— Вы для этого пришли?
— Мы пришли… принести извинения всего…
— Не нужны мне ваши извинения! — взрывается учительница. Лицо ее покрывается пятнами, заостряется и на глазах дурнеет. — Вы должны назвать мне хулигана!
— Анжелика Михайловна, он вовсе не хотел попасть в вас… — Бедный Вася даже вспотел. — Честное комсомольское, не хотел! Если директор узнает кто, то выгонит его из школы. Мы вас, Анжелика Михайловна, все очень любим…
— Вижу, как любите, — саркастически усмехается учительница. Потом гасит усмешку и говорит ледяным тоном: — Так вот. До тех пор, пока не назовете того, кто меня ударил, я с вами разговаривать не хочу. Все! Прощайте!
Резко повернулась и пошла к крыльцу.
Анжелика Михайловна! — растерянно выкрикивает ей вслед Вася. — Анжелика Михайловна, у него ведь мать сердечница!..
Даже не остановилась. Даже не оглянулась.
Какое-то время стоим не шелохнувшись, словно гром нас поразил. Потом Вася гневно говорит:
— Пошли!..
Лицо у него горит, а у Мишки Кононенко даже уши пылают. И злые слезы поблескивают, и глаза из-за этого — как ножи. Только со двора вышли, он за кирпич и обратно.
— Ты что, спятил?
Вася схватил его, вырвал из руки кирпич.
— Не хватало нам с Кимом, так тут еще и ты!..
— Я все равно окно ей высажу! — аж всхлипывает Мишка.
— Ну и балда!
— Пусть балда! А она кто? Кто?
Мы понимали, что не Мишка спрашивает нас, а смертельно раненное его сердце. Нам будто в лицо наплевали, растоптали самое чистое, самое святое чувство каждого из нас.
Мишка первый и высказал наше горестное негодование:
— Ненавижу женщин! Ненавижу!!!
Вот тут-то и погасла наша любовь к Анжелике Михайловне. А когда нам стало известно, что она еще и директору донесла о нашем посещении, сообщив, что у матери того ученика, который ударил ее, больное сердце, наше недавнее пылкое восхищение переросло в не менее пылкую ненависть. Ведь даже директор понял, что это уж слишком, и не стал допытываться, у кого мать сердечно больная. Он только передал через Нину распоряжение, чтобы все мы пришли на следующей неделе во вторник в восемь часов вечера вместе с родителями.