Со всей любовью
Шрифт:
Мне придется приветствовать премьера, когда он прибудет на конференцию ЕС. Уповаю, что вопрос о Гибралтаре не всплывет, и обезьяны не послужат Рут темой для ее официальной беседы с ним. В обществе государственных мужей ее фантазия разыгрывается очень легко, а утихомиривается с трудом.
Жизнь в настоящий момент нелегка на нескольких фронтах. Я предвкушаю, как познакомлю Ангель с Эль Греко в Толедо, едва только это фанданго ЕС подойдет к концу. Она томится таким голодом по произведениям искусства, а для меня она сама одно из них.
Из чистого любопытства: как ты все-таки проделываешь это в ванне?
Всего наилучшего,
Пирс.
Отель «Портмеор» Сент-Айвс Корнуэлл 17 мая
Дорогая Сама Стройность!
Я противник здоровья.
По-моему, я когда-то видел твою подругу Эстеллу, только не помню где. Ощущение такое, что к этому имел отношение Биарриц, но все остальное из моей памяти изгладилось. Возможно, что и к лучшему. Справляться у нее смысла нет: скорее всего она была с тем или иным королем и не вспомнит неуклюжую газетную ищейку, обнюхивавшую ее юбки.
На этот край известного мира меня привела дурацкая история. Подделыватель картин. Господи, ну кому это интересно? Насколько я могу судить, они тут все занимаются подделкой искусства – целые колонии в джинсовых костюмах из коллекций французских дизайнеров и сандалиях цапаются между собой, как бешеные, и звонят своим лондонским агентам за счет абонентов. Даже их картины все выглядят так, словно начаты были очень мило, а затем попали в цунами. Но, как ты знаешь, я во всем этом полный невежда. Люди вроде меня говорили то же самое о Гогене. Вполне вероятно, что я и сейчас последую их примеру.
Джейнис, несомненно, сообщила тебе, что я нашел ей издателя для воплощения твоей идеи «Членистографии» – некоего Сэмюэла Джонсона (по-моему, я где-то уже слышал это имя). Мы с Джейнис сотрудничаем вполне сносно. Как шеф-повар я сотворяю для нее соблазнительные деликатесы, которые не приносят желанного результата, зато питают ее воображение дальше некуда. Она отказывается показать мне свою иллюстрацию к «Венеридам в винном соусе», пока ее не завершит. Эта женщина по-настоящему опасна. И если наш лексикограф доктор Джонсон сдержит слово, она будет по-настоящему богатой. А если она, так и я. Быть может, мы вместе окажемся здесь на кончике Корнуэлла и приобщимся к жизни моллюсков, и даже откроем ресторан даров моря, донельзя претенциозный, задрапированный рыбачьими сетями, украшенный ловушками для омаров, где членистографические яства будут подаваться на неолитических тарелках в стиле Бернарда Лича.
Ну а серьезно, попросить ее выйти за меня?
Она говорит обо мне всякие жуткие вещи? Во всяком случае мне она их говорит. Мне кажется, я мог бы ее полюбить, но не уверен, знает ли она, что означает это слово.
К младшей библиотекарше, которую зовут Ангель, нельзя относиться всерьез. Я часто имел дело с ангелами, и они все бесплотны – в отличие от меня, дорогая Рут Беспощадная.
К которой со всей любовью,
Том.
Больница де ла Мизерикордия Мадрид 19 мая
Милая Джейнис!
Осталось пятьдесят пять дней.
Служба ремонта браков, отчет № 3
Писать это, лежа навзничь и держа ручку кончиком вверх, крайне непросто: ведь убедить чернила не подчиняться закону тяготения никак невозможно. То же относится и к крови в моих руках. А потому я попытаюсь писать короткими очередями.
Сестры убеждены, что я вернусь домой уже завтра – при условии, что им удастся придать мне вертикальное положение.
А пока я не могу даже дотянуться до телефона, а единственный открывающийся передо мной вид сосредоточивается в пауке, который передвигается по потолку примерно тем
Жизнь стала лучше с того момента, когда Эстелла прислала бутылку несравненного вина, из тех, которые обычно посылают только королю. Не уверена, что мне следует пить его с помощью хитро перекрученной пластмассовой соломки, похожей на прозрачную валторну, но мой находчивый муж сумел найти только такую – в магазине детских игрушек в отделе «все для розыгрышей». Первую попытку попить я предприняла из кожаной фляги – ну, знаешь, какие испанские пастухи носят на шее в горах, а английские туристы, возвращаясь с Коста-дель-соль, грузят в самолеты, – теми, с нарисованными на них полуголыми цыганками. Беда в том, что надо уметь попадать в рот, а у меня не получалось. Стены моей палаты выглядят так, будто по ним разбрызгался чей-то мозг. Соломка – явное улучшение, хотя кружение вина по пластиковому лабиринту скорее всего безнадежно губит букет, и я не уверена, что Пирс считает такое приспособление соотносимым с достоинством супруги поверенного в делах.
Не заключила ли ты из всего этого, что сучий сын вернулся ко мне полный раскаяния и любви? Как бы не так. Правда, он навещает меня с виноватыми цветами и смущенными соболезнованиями, а затем уносится, свободный как ветер, проводить романтические ночи со сдобной булочкой, которая тоже, возможно, пригвождена к кровати навзничь вроде меня, но только греет ее, сучку, кое-что получше вина Эстеллы.
Конечно, ты хочешь знать, как я оказалась в таком положении. Все этот фуевый тренажер «Наутилус». Вернувшись от Эстеллы, я взялась за дело всерьез. Я садилась на него, крутила педали, напрягалась. Он высвобождал каждую мышцу и скручивал ее в пружину. Ванная содрогалась от моего кряхтения и понуканий – места Пирсу, чтобы стоять на голове, слава Богу, не осталось. Я просто чувствовала, как мои бедра обретают упругость и гибкость, живот становится гладким, как барабан, а груди гордо подтягиваются, как гвардейцы на параде. Ах, Джейн Фонда, видела бы ты меня! Я то и дело поглядывала на мой прозагарный календарь и говорила: «Эй ты, завядший лопух!» И я думала: «Пирс Конвей, после твоей тощей шлюшки это тело тебя с ума сведет». И я просто слышала, как он захлебывается от изумления и радости: «Еще! Еще! Пожри меня!»
И в тот миг, когда он решил бы, что больше не в силах, я поиграла бы моими грудными мышцами, повращала бы бедрами, и он восстал бы в беззащитном сладострастии, пока я наконец не покончила бы с его агонией, оставив его пресыщенным, обмякшим, как тряпичная кукла – он бы еле-еле дышал и тонул бы в слезах благодарности.
У меня это звучит правдоподобно? Вновь я боюсь, что насмешничаю, когда надо плакать.
Было утро прибытия премьер-министра. Пирс выбирал костюм, в котором п-м, предположительно, ожидает увидеть того, кто его встречает. Я наслаждалась моей утренней разминкой на «Наутилусе» и перемежала кряхтение полезными рекомендациями. «Как насчет твоего белого тропического шлема, милый? И травяной юбочки, которую тебе преподнесли на Тонге? Она будет отлично гармонировать с твоим крикетным галстуком. Тогда ты мог бы взять с собой Ангель с обручем из слоновой кости в носу и представить ее как свою туземную невесту».
Надо признаться, все это особого успеха не имело. Пирс был настроен поднять шум из-за запонок. Я сказала, что видела чертовы штуки здесь же, в ванной. «Вон там!» И когда указала «вон там», в спине у меня жутко хрустнуло. Боль была такая, что не вскрикнуть. У меня отвисла челюсть. Я окаменела. «Наутилус» поддерживал меня в прямом положении. Ты видела эти фигуры в Помпее, окаменевшие в момент какого-то действия, когда их засыпал вулканический пепел? Ну, такой была и я. Недвижимая, безголосая, в плену «Наутилуса». Я побулькала – на большее меня не хватило. Пирс нашел свои запонки и посмотрел на меня с недоумением. «Почему ты вдруг замолчала? – спросил он с некоторым раздражением. – Что-нибудь случилось?» Тут я обнаружила, что могу кое-чем шевельнуть. Шеей. Я кивнула и снова побулькала. И продолжала кивать. А потом обрела самую чуточку моего голоса. «Спина! – прошептала я. – Ее больше нет. Я парализована… до конца жизни».