Собачье дело
Шрифт:
— Ну, я подумал…
— Эй! — испуганно вскрикнул Нокс. Жнецы обернулись: тихо, плотоядно урча, к ним приближались две гончие. Судя по алому огню в глазах, твари были дьявольски голодны.
Эрик все еще держал Алана на плече и мог бы переместиться вместе с ним в свой кабинет. Но Рональд некстати замер прямо перед сидящими на диете псами. Слингби просто не успеет за ним вернуться. И утешай потом бьющегося в истерике Грелля…
Секира и пила лежали в траве. Гончие, жадно принюхиваясь, забирали добычу в тиски. Нокс, вцепившийся в газонокосилку, как энцефалитный клещ, застыл на месте и дышал через раз. Ему казалось,
— Эрик, поставь меня, — прошептал Алан.
— Что?
— Поставь меня на землю. Они отвлекутся, и ты его схватишь.
«Черт», — но это было самое разумное предложение. Эрик не смог бы одновременно держать в руках Алана и кинуться на помощь к греллевскому стажеру.
— Эрик! — тонкие пальцы юноши впились в плечо жнеца. Гончие прыгнули — одна на Рональда, другая — на Слингби. Нокс с криком вскинул газонокосилку, так что собака налетела на нее всем весом. От силы удара ручка вывернулась из ладоней Рона; гончая с визгом проехалась по траве на брюхе, вскочила и пошла на второй заход. Рональд только и успел закрыть руками горло и лицо…
Эрик ухитрился увернуться от зубастого создания и метнулся к Ноксу; Алан свисал с плеч наставника, как боа. Слингби ухватил Рональда за воротник и переместился в свой кабинет собственно в тот миг, когда клыки адской гончей уже смыкались на руке Нокса. У Алана закружилась голова, но удаляющийся, разочарованный вой тварей пролил бальзам на его душу. Похоже, никого из них не съели…
Вид серых стен и шкафов с бумагами вызвал у Хамфриза едва ли не слезы радости. По крайне мере, здесь они в безопасности. Эрик выпустил Рональда; стажер, покачнувшись, осел на диван.
— Господи, — прошептал юный жнец. — Да у меня вся жизнь перед глазами пронеслась!
— У меня тоже, — сочувственно отозвался Алан. Эрик ссадил его на стол и зарылся в тумбочку в поисках припрятанной в бумагах фляжки с виски. Нашел, подумал, тяжело вздохнул и протянул Ноксу всю фляжку. Рон тупо на нее уставился.
— Мне кажется, — медленно выговорил он, — что я до сих пор чувствую ее зубы.
— Ты выпей лучше. Казаться перестанет.
Рональд, явно не слишком соображая, что делает, отвинтил крышечку, сделал несколько больших глотков и откинулся на спинку дивана. Юношу колотила крупная дрожь. Эрик торопливо изъял из трясущихся рук фляжку и спрятал под горой ведомостей.
— Ох, Рон, прости, пожалуйста! — покаяно простонал Алан. — Если бы не я…
— Хамфриз, заткнись ради Бога, — еле шевеля губами, ответил Нокс. — И без тебя тошно.
Несколько минут они просидели молча. Алан терзался угрызениями совести, Эрик ждал, пока Рональда перестанет трясти и на его лицо вернутся человеческие краски. Сейчас Рон напоминал свой собственный предсмертный портрет на мелованной бумаге.
— Все, пошли, — наконец поднялся Слингби. — Надо рассказать Спирсу. Пусть думает, что с этим делать.
— А он здесь? — с надеждой на то, что шеф в отсутствии, спросил Хамфриз. Он страшился того, что скажет и сделает Спирс, узнав, из-за кого три жнеца потеряли косы.
— Здесь-здесь. В лазарете.
— Где?! — вскричали стажеры. Рон даже ожил.
— Лечится. Его гончие погрызли. Надеюсь, — пробормотал Эрик, — он ничем от них не заразился…
Уильям лежал в лазарете и тихо, безмолвно страдал. Вчера Малена, используя неизвестные Спирсу греческие слова, поведала ему, что думает о тех, кто сперва подставляет ногу под когти гончих, а потом бодро скачет
— А я не позволю вам беспокоить Уилли всякой ерундой!
— В самом деле, Слингби, я считала, что у вас больше сострадания!
— Прекратите шуметь в лазарете или я позову госпожу Малену!
— Ой, Господи, а что вы сделали с моим Ронни?! Почему он такой зеленый?!
— Шеф, отцепись от меня, ради Бога, ты не в моем вкусе!
— Да перестаньте же орать, можно подумать, мы его вскрыть заживо собираемся…
Уильям открыл глаза. В палате шумно выясняли отношения: Грелль, Нокс, Флер Легран, гречанка — помощница Малены, Эрик Слингби и… нет, его стажер, вжавшись в стенку, скромно молчал. Подумать только, всего пять шинигами, а шуму столько же, сколько от восстания луддитов…
— Хамфриз… — тихо позвал Уильям; юноша вздрогнул, с видимым усилием отделился от стены и робко подошел. — Что стряслось? И почему вы здесь? Я еще не разрешал жнецам забирать стажеров.
Хамфриз явно переживал духовную драму. Это так сильно отражалось на изможденном лице и в огромных глазах, что Спирс ощутил непривычное чувство жалости.
— Это я виноват, сэр, — еле слышно прошептал стажер. — Простите! Из-за меня Ронни чуть не съели! А я только хотел посмотреть турбины, и там еще следы зубов на прутах, ох, я знаю, что нужно было дождаться наставника, но мне не терпелось, а потом там появились гончие…
Уильям снял очки, потер глаза и устало сказал:
— Хамфриз, вы что, бредите?
— Ннннет, сэр, — сглотнул стажер. — Я рассказываю.
— О Господи. Попробуйте начать сначала, перейти к середине, а потом уже — к концу. Иначе я сойду с ума раньше, чем пойму, о чем вы пытаетесь мне поведать.
Алан собрался с духом и стал рассказывать. К облегчению Спирса, гомон в палате постепенно стих. Гречанка ушла, остальные расселись кто где. Грелль, слава Богу, обратил свою заботливость на Рональда; хотя бы временно, и то хлеб…
Когда юноша закончил, то Уильям несколько секунд молчал. В иной ситуации он оставил бы от стажера мокрое место, но силы шефа были подорваны несколькими часами общения с Греллем и Флер. Да будь он проклят, если еще раз подпустит их к себе на расстояние пушечного выстрела! Поэтому Уильям ограничился кратким:
— Я позже подумаю, что следует с вами сделать, Хамфриз, за ваши фокусы.
Алан облегченно перевел дух. Казнь откладывалась.
— Насколько я вас понял, выломанные прутья наш злоумышленник использовал затем, чтобы открыть клетки. При чем, будучи существом разумным, в отличие от вас, Хамфриз, — Алан залился краской, и Эрик успокаивающе положил руку ему на плечо, — воспользовался верхним концом прута. Интересно, как он ухитрился вернуть прутья на место и почему не попытался взять инструменты Старка…