Собачий принц
Шрифт:
— Ничего, брат, — сурово ответил Хью. — Помощь не нужна. Можешь следовать дальше.
Человек повернулся и исчез.
— Нет. — Как только Хью снял руку, она снова обрела голос.
— Да, — улыбнулся Хью. — Ты моя, Лиат. Ты полюбишь меня.
— Я люблю другого, — сказал она хрипло. Перо, как раскаленный уголь, жгло ее свободную ладонь. — Я люблю другого мужчину.
Хью изменился в лице. Побелев от бешенства, он резко встряхнул ее:
— Кто? Кто он?
Она заплакала от бессилия:
— О боже, он мертв.
— Любой мужчина, которого ты полюбишь, умрет. Я позабочусь об этом. Люби меня,
— Я никогда не полюблю тебя, я тебя ненавижу.
Ненависть лишь оборотная сторона любви, красавица моя. Ты не можешь ненавидеть то, что не можешь любить. Прекрасная моя Лиат. Как я люблю произносить это имя.
Она поверила ему. Это было хуже всего. Он говорил так убедительно, его голос был так нежен, — она слишком хорошо знала его.
— Я всегда буду обращаться с тобой хорошо, — сказал он, словно прочитав ее мысли. — Если ты будешь меня слушаться.
Она снова заплакала. Он отпустил ее. Как кролик, чудесным образом освободившийся из когтей ястреба, она пустилась бежать.
— Куда ты денешься? — насмешливо крикнул он вдогонку. — Ты никогда не убежишь от меня, Лиат. Никогда.
Она вбежала в конюшню, где животных и людей было так много, что их дыхание почти согревало воздух. Но ей никогда больше не будет тепло.
Ветер завывал в кронах деревьев. Снег кружил в воздухе.
Ох, как холодно было в лесу!
Высокая ель немного защищала от ветра. Анна не могла побороть страх.
Голод жестоко терзал желудок. Вместе с ней под ветвями ели стояли две лошади. Они обнюхивали сухую траву и ветки в поисках чего-нибудь съедобного: лошади тоже были голодны. «Постереги коней, — сказал ей один из солдат лорда Уичмана. — Если появятся Эйка, хватай поводья и спасайся верхом».
Она и не думала, что до Эйка так близко. Она бродила в лесной чаще, стараясь отыскать что-нибудь съедобное, но каждый день приходилось уходить все дальше от разоренного Стелесхейма. Лорду Уичману поэзия Гельвидиуса уже изрядно наскучила, да и не до поэзии было теперь. Госпожа Гизела старалась избавиться от всякого, кто «себя не окупал». Все было бы иначе, если бы был жив Матиас.
Она всхлипнула. Мысль о смерти Матиаса все еще не укладывалась в голове. Лучше бы ей умереть, без него так плохо. Но старый поэт и крошка Хелен нуждаются в ней.
Она потерла руки и прислушалась. Ей было велено оставаться с подветренной стороны холма и спасти лошадей, если что-то пойдет не так. На вершине холма оставалась пожелтевшая трава. Оттуда можно скрытно наблюдать за окрестностями. Что если мечи солдат не смогут пробить шкуры Эйка? Что если лорд Уичман и его люди уже убиты? Эйка рыщут вокруг, а она может не заметить их приближения. Что если ей не удастся сбежать, если поводья не отцепятся от дерева, если она упадет с лошади? Она не сумеет даже забраться в седло!
Может быть, надо было оставаться с лошадьми, ожидая возвращения солдат, но она не в силах просто сидеть и ждать.
Кроме того, хуже быть уже не может. Она на четвереньках вползла на холм. Трава шуршала под коленями. На вершине холма лежал большой серый валун, заросший сухим лишайником. Спрятавшись за валуном, она украдкой оглядела долину.
Вдалеке стоял покосившийся коровник. Пасущееся
В долине росло несколько деревьев. Вероятно, раньше здесь были возделанные поля. Анну скоро перестали интересовать скот, трава и рабы. Ее внимание привлекли стоящие вертикально камни. Ни один Эйка не охранял рабов, и все же те не пытались бежать.
Солдат лорда Уичмана тоже не было видно.
Эти камни почему-то казались ей знакомыми. От них исходила угроза.
Ближайший камень стоял как раз у подножия холма, с вершины которого она следила за долиной. Ей почудилось, что, когда она впервые выглянула из травы, он находился дальше. Откуда здесь эти камни? Почему они так отличаются от валуна на вершине холма? Почему на них не вырос лишайник?
Она испуганно смотрела на камень. Что-то здесь не так. Что Гельвидиус говорил об иллюзиях?
Но это был лишь камень.
Мешок со скудными дарами леса давил на плечи. Там было немного желудей, вялая крапива, петрушка и мертвая белка.
Мысли ее вернулись к тем счастливым дням, когда Матиас работал в кожевенной мастерской, а Гельвидиус каждую ночь пел на пирах. Анна выпрашивала объедки у солдат, они каждый день ели досыта. Теперь же они постоянно голодали, у крошки Хелен едва хватало сил плакать. Может быть, надо было оставить ее умирать вместе с матерью и новорожденным братиком или сестричкой.
Камень зашевелился. Из-под него высунулось острие копья, затем показалась голова. Это был уже не камень, а Эйка, крадущийся к ней по пологому склону. Ужас сжал ее сердце, по телу забегали мурашки. Она хотела закричать, но не смогла издать ни звука. Ведь Матиас предупреждал, еще в вонючих дубильных сараях, что по звуку их быстро найдут.
А вдруг крик снова превратит его в камень? Разбудит ее и прекратит этот кошмарный сон? Может быть, прибегут на помощь те два солдата? Ведь они где-то неподалеку, прячутся, ищут охраняющих стада Эйка.
Или Эйка уже убили их?
Может быть, солдаты видели только камни? И погибли, до последнего мгновения не подозревая, что перед ними враг?
Она заметила движение у коровника. Маленькая прихрамывающая фигурка вынырнула из-под низкой крыши.
Из ее горла вырвался громкий, пронзительный крик: — Матиас! — Анна ничего не могла с собой поделать. Она вскочила, подпрыгнула. — Матиас!
Его имя пронеслось через долину. Животные подняли головы.
Кравшийся к ней Эйка замер, как будто пытаясь снова превратиться в камень, но было уже поздно. Косые лучи солнца ярко осветили его: обсидиановый наконечник копья, сияние золотистой чешуи. Иллюзия исчезла. Дюжина Эйка стояли неподвижно, как статуи, и до того момента, как первые солдаты выскочили из укрытия, не понимали, что они обнаружены.