Собачья работа
Шрифт:
— Так вы… младший сын… то есть вы… сводный брат покойного князя Доброуша Пусто…
— Я монах. — Голос «ястреба» сделался чужим и холодным, из него исчезли все эмоции разом, и Коршун стал тем, кем его видели окружающие — бесчувственным убийцей, думающим только о деньгах и работе. — У меня нет родителей, нет братьев и сестер по крови, только братья по Ордену. Не было жены и не может быть детей. У меня нет даже своего имени — во всяком случае, за пределами Гнезда его не знает никто. «Коршун» — лишь звание, соответствующее занимаемой должности: штатный маг ордена. «Черный» — знак того,
У меня в голове стоял колокольный звон.
— Вас искали, — прошептала я. — Ваш отец искал вас, чтобы передать княжеский венец. Ваши брат и сестра знали о вашем существовании, потому что в роду князей Пустопольских власть и титул всегда передавались младшему брату.
— Который умер в раннем детстве, чтобы возродиться в новом облике. Получается, что я все-таки стал оборотнем. Говорят, если содрать с живого оборотня кожу, внутри она покрыта шерстью. А если ощипать с Коршуна перья, внутри окажется еще один князь Пустополь.
— Вы смеетесь…
— А вы бы стали плакать? Мне в тот год исполнилось пять лет! Я совершенно не знаю другой жизни, и до самой его кончины звал отцом другого Черного Коршуна, который много лет назад передал мне свои знания. Я сам был удивлен, когда на Слёте Черные Ястребы зачитали мне полный текст приговора с объяснением причин и предъявили записку, которую написали со слов моей неграмотной матери. Записку, в которой она отказывалась от ребенка, которого родила оборотню.
— И теперь вы…
— Я намерен довести это дело до конца. Разобраться с оборотнями и с теми, кто за всем этим стоит. Что вы предлагаете?
Я поперхнулась вином:
— Мне почему-то казалось, что предлагать должны вы…
— В честь чего? Официально — это не моя война. Я собираюсь только помогать вам, ясная панна! Итак, какие у вас планы?
Пришлось немного подумать.
— Я должна вытащить Витолда… то есть князя Пустополя. Он нанимал меня, чтобы я защитила его от наемных убийц. И мой долг…
— Вернее, его долг, не так ли? Он вам так и не заплатил?
— Да при чем тут это? Я вовсе не из-за денег!
— А из-за чего еще? — Коршун смотрел с искренним интересом доброго старца, к которому внезапно обратился с какой-то просьбой маленький ребенок. — Только не говорите, что из-за прекрасных глаз молодого и неженатого князя! И не надо на меня смотреть. Я еще до отъезда обо всем догадался.
— Можно подумать, что вы вернулись сюда не ради этого! — огрызнулась я, не желая признаваться даже себе в том, насколько он прав.
— Вы о так называемых родственных чувствах? Не смешите меня! О том, что у меня, оказывается, есть братья не только по ордену, но и по крови, я узнал всего несколько дней назад. И — должен вас разочаровать — не испытал по этому поводу особого восторга.
— Тогда почему?
— Я спасаю свою шкуру. От того, доведу ли я дело до конца, зависит способ казни. Если я брошу расследование или просто его провалю, меня запросто сожгут на костре по приговору церковного суда как чернокнижника. Они даже не будут проводить следствие. Знаете,
— Я хочу вытащить князя. Только не знаю, с чего начать! У меня ничего нет. На стороне обвинения — показания брата Домагоща, свидетельство очевидцев, сама легенда… Оборотни опасны! Это знают все. А я не верю, что Витолд… ну… что он способен по доброй воле причинить кому-то зло. Он оборотень, но… безобидный.
— Домашний, — с усмешкой подсказал Коршун.
Я вспомнила растерзанное тело пани Бедвиры. Она погибла в своей комнате. Можно сказать в своем доме.
— В их семье много поколений хранился артефакт, который защищал род, — упрямо продолжала я. — Старый мастер Лелуш ежемесячно поил князя целебными настоями — именно для того, чтобы как-то усмирить, ослабить воздействие… Но теперь артефакт украден, а алхимика убили для того, чтобы…
— Чтобы оборотень вырвался на свободу, — подсказал Коршун.
— Да! Я спрашивала у матери Любаны, кто мог украсть у нее эту вещицу. Про артефакт знали всего несколько человек — сам князь, его мачеха, пан Матиуш, Генрих Хаш, который мог рассказать сыну… Это из тех, кто жив. Но никто из них не приезжал в монастырь накануне исчезновения артефакта!
— Добавьте в этот список тех, кому могли его просто заказать! — предложил мой собеседник. — Кто-то, кому просто-напросто поручили его утащить.
Мне стало плохо. Этим «кем-то» мог быть кто угодно! Начиная от служек при монастыре и заканчивая гостями, которые имели право останавливаться в монастырской гостинице. А если учесть, что артефакт могли украсть за день-два до того, как о пропаже стало известно (не будет же мать-настоятельница каждый вечер проверять тайник!), то найти вора и вовсе не представлялось возможным.
— Найти можно все что угодно и кого угодно, — словно прочел мои мысли Коршун. — Нет такого события, про которое не знал бы абсолютно никто. В храм нельзя проникнуть просто так. Вора видели. Наверняка видела какая-то из монашек, может быть, даже служка. Только она не подумала связать его появление и пропажу артефакта — ведь, по вашим словам, мать-настоятельница не сообщила монахиням о краже из тайника. Она предпочла промолчать.
— Значит, достаточно поговорить с теми монахинями, которые постоянно убирают в соборе, заходят в подсобные помещения и случайно могли что-то видеть? — новая надежда вспыхнула в груди, но тут же погасла. — Да, но сколько на это понадобится времени! А новое полнолуние уже через двенадцать дней… У нас совсем мало времени.
Внезапно меня осенило. Я вскочила с места, достала пару серебряных грошей, кинула на стол в качестве платы за угощение.
— Вы куда?
— В тюрьму. Я должна встретиться с королевским дознавателем!