Собачья радость
Шрифт:
– Ванечка, у меня, кажется, проблемы, – выпустив дым, не глядя на Ивана, сказала Елена.
– ??? – Иван открыл глаза и повернул голову в сторону Елены.
– Я, кажется, залетела.
– Постой, Альбина говорила… – Иван резко сел и уставился на Елену.
– Я тоже была уверена.
– Послушай, Альбина подложила тебя под Папика для того, чтобы он не таскал в дом молоденьких санитарок и студенток, и только потому, что была совершенно уверена, что…
– Да знаю я, знаю! – скривившись, сказала Елена.
– Ты понимаешь, что с нами будет? Ну, меня, положим,
– На панель меня не возьмут, – также не глядя на Ивана, грустно сказала Елена.
– Это почему же?
– Я всегда кончаю, иногда даже раньше… и к тому же я кричу – некоторым это не нравится.
– Послушай, а почему ты решила, что от меня, может…?
– Да какая разница, – зло выкрикнула Елена, повернув лицо к Ивану.
– Да, ты права, – обалдело согласился с ней Иван, – Что так, что этак – результат один и тот же. Альбина все равно учинит следствие с пристрастием, достанется всем, кроме Папика. Надо что-то делать. Сегодня среда, одиннадцатое. Альбина приезжает семнадцатого. Слушай, я завтра позвоню Семену Карловичу…
– А паспорт у Альбины в сейфе, – перебила его Елена.
– Дался тебе этот украинский паспорт, и без регистрации? Пойдешь инкогнито, ну, скажем, как Олеся Украинская, – девушка даже улыбнулась, – Подойдешь к Семену Карловичу …. Впрочем, мне светиться не следует!
Девушка заплакала. Иван обнял ее.
– Ну-ну. Я тебя в беде не брошу. Просто мы поступим по-другому. Я дам тебе денег. Ты завтра позвони в регистратуру клиники, узнай, когда дежурит санитарка Мария Кузьминична. И завтра-послезавтра сунешь ей деньги, та всё устроит. Она с Семеном Карловичем на короткой ноге.
Девушка подняла голову и заулыбалась сквозь слезы. Иван вытер ей слезы и поцеловал. Девушка, игриво улыбаясь, высвободилась из объятий Ивана. Соскочила с кровати. Загасив сигарету в пепельнице, поставила ее на пол, и с пола, как кошка, прыгнула в кровать и, повалив, крепко обняла Ивана за шею.
– Красавчик ты мой, любый, – стала шептать Елена, нежно целуя Ивана в плечи, шею, грудь.
Столовая, обед, за столом все те же. Филипп Филиппович разглагольствует.
– Сен-жюльен – приличное вино, а вот водка должна быть в 40 градусов, а не в 30 или в 45. Или вот возьмём, например, коньяк. Хороший коньяк должен обладать букетом и послевкусием как… – Филипп Филиппович замолчал, подбирая подходящее слово.
– Хороший коньяк, плохой коньяк – я после второго стакана вообще не чувствую – ни вкуса, ни послевкусия, – доктор скривил лицо.
– А не надо коньяк жрать стаканами. Хотя, не в коня корм, я заметил, вы можете выпить много и не пьянеете, и это почти при полном равнодушии к спиртному. Должно быть, какой-то особый фермент в желудке. Вас надо изучать, голубчик!
– Профессор «Павлов», давайте оставим мой желудок в покое.
Замолчали. Слышно только поскрипывание ножей по стеклу, да постукивание вилок.
– Иван Альбертович,
– Случай, Филипп Филиппович, случай. Я до морга на скорой работал.
– Кем это? – изумился профессор.
– Водителем!? – в свою очередь изумился доктор, удивляясь глупости вопроса.
– И что, платили плохо?
– Я же говорю, случай. Остановился я это как-то раз прямо у подъезда. Надо было забрать инвалида. Вдруг, объезжает меня «хаммер», и из него выкатывается какой-то колобок с золотой цепочкой в палец толщиной на шее, вразвалочку подходит и давай орать – убирайся, мол, это моё место. Я спокойно, даже вежливо – «хаммер» всё-таки – мол, инвалида заберу и уеду. Колобок полез в «хаммер», ну, думаю – успокоился. Вдруг, вижу, вылезает, а в руках какая-то палка. Думаю, пора доставать монтировку. Нагнулся я за монтировкой, а тут – Бах-Бах, передние стекла на меня и обсыпались. И так – Клац-Клац. Выглянул я из-за приборной доски, а колобок пытается перезарядить помповое ружье – заклинило у него что-то. Ну, выскочил я из скорой, в руках монтировка, а колобок, и откуда у него такая прыть взялась, буквально впорхнул по лесенке в «хаммер» и по газам. Я только и успел задний фонарь ему разбить. Вызвали милицию, и началась тягомотина: допрос, протокол, поиск свидетелей, следствие.
– И что, его не нашли?
– Нашли, только оказалось, что я всё неправильно запомнил. Помпового ружья не было, а было охотничье. И не стрелял он вовсе, а произошел самопроизвольный выстрел. Да, он виноват – перевозил ружье без чехла. А его задний галогенный фонарь, разбитый мной, стоит, чуть ли не столько же, сколько стоит целиком скорая помощь. Следак, по-дружески, посоветовал мне не доводить дело до суда, забрать заявление и оплатить ремонт «хаммера». А где такие деньги взять? Не знаю, говорит, где хочешь, возьми кредит, продай почку. Суда можно и не дождаться – братки крутые, и до суда еще дожить надо.
– И что?
– Что? Заявление я забрал, слезно просил прощения, пообещал этому козлу, что оплачу ремонт, только вот продам теткину квартиру под Питером.
– У тебя была тетка?
– Нет. Про то, что я детдомовский он уже знал, а вот про то, была ли у меня тетка или нет, он знать не мог. Пока он с братками это проверял, я уволился c работы и подался в Москву. У меня в Москве друган есть ещё с армии, вот так я оказался в морге – он в морге работает. Здесь в Москве я фамилию и сменил – чтобы не нашли.
– Ну да, будут разыскивать по всей стране человека, разбившего фару.
– Точно, за фару не будут, – и, помолчав, добавил: – Только вот, перед отъездом, я этот «хаммер» сжег.
Спальня профессора. Филипп Филиппович в халате на голое тело, сидит в кресле и блаженно курит сигару. На коленях у него устроилась Елена. Из одежды у нее только белая медицинская шапочка с красным крестом и пояс с черными чулками в крупную сетку, да черные туфли на высоком каблуке. Волосы стянуты в одну тугую косу.