Собака и Волк
Шрифт:
С полдюжины рыбаков ушли в море. До заката они уж точно не вернутся, если не позже. Война там или не война, а жить на что-то надо.
И все же несколько шлюпок оставалось на берегу. В бухточке бросил якорь смэк с нарисованными на черном корпусе глазами, а за ним — великолепный, на взгляд простого люда, торговый корабль.
Подросток кричал и барабанил в двери. Мужчины повыскакивали из домов. Другие поспешили от лодок на берегу, где проводили последние дни в ожидании. Обветренные лица выразили волнение.
— Наконец-то, наконец… это правда? …Лер, возьмешь у меня лучшую часть улова…
— Тихо! — проревел Маэлох. — Мы пойдем посмотрим!
Вслед
— Да, — задыхаясь, подтвердил он, — никакого сомнения. Король сражается. Быстро к нему!
Когда вернулись, к берегу на шлюпке причалил Эвирион Балтизи. Он провел здесь много времени в томительном ожидании, жалея, что не остался подольше в Суле. Куда лучше быть на борту судна, чем в задымленной лачуге, забитой народом. Что уж там… на улицу ночью не выйдешь за малой нуждой, не наступив на кого-нибудь в темноте. Ну а теперь в нем моментально вспыхнул азарт.
Маэлох был спокоен. Быстро посовещались, пока люди ходили домой за оружием. Затем все уселись в лодки и поспешно отчалили. Женщины и дети молча стояли на берегу. Некоторые махали рукой, желали удачи.
Эвирион подвез Маэлоха к «Оспрею». На борту его сейчас были не только рыбаки, но и солдаты, пожелавшие ехать со шкипером, поэтому запас продуктов скоро истощился, а вместе с ними истощились и нервы. Маэлох к тому дню уже сомневался, явятся ли вообще проклятые скотты. Если бы не Ис, люди его давно бы отсюда уехали. Для грубоватых и бедных рыбаков город этот был их жизнью.
Суда, выйдя в море, двинулись в западном направлении. Флотилией назвать их было никак нельзя. Всего-то девять лодок, в каждой из которых по пять-шесть человек, да дюжина рыбаков на «Оспрее». У них, правда, была еще и «Брениллис». «Брениллис» и в самом деле хороший корабль с обученным экипажем, в который влились и несколько фермеров. По ходу к судам примкнули две шлюпки с деревенскими рыбаками. Они считали, что это и их война. И все же силы их против Ниалла Девяти Заложников были ничтожны.
— Ничего, один камень из пращи уложит любого волка, — прорычал Маэлох.
Стоя на носу корабля, он зорко глядел по сторонам. Вокруг колыхалась свинцовая вода. Смэк стонал под ударами волн, нырял и подскакивал. Скрипели в уключинах весла. По опоре мачты барабанил ветер. Он был южный, но злой и постепенно крепчавший. С правого борта темнела земля, прибой взбивал возле нее пену. С запада, застилая глаза, надвигалась мгла. Над невидимым горизонтом висел желтоватый диск солнца. Черные бакланы кружили в бесцветном небе. Впереди маячила «Бреннилис».
— Ничего, справимся, — бормотал Маэлох. — Ну, может, голову Ниалла я тебе и не привезу, но как тебе понравится золотое кольцо с его руки, а, Тера? — Спустя два года Тера носила под сердцем ребенка, первого его ребенка с тех пор, как дети его погибли вместе с Бетой во время потопа.
— Мы отомстим за тебя, маленькая принцесса Дахут, вернем тебе твое честное имя.
На лес быстро опустились сумерки. Солнце спряталось за деревья, а луна пока не взошла. Над Стегиром, кравшимся среди поросших камышом берегов, нависло серо-голубое небо. Под королевским дубом стемнело.
В хижину вошла ночь. Нимета отставила в сторону чашку, в которую, не мигая, смотрела несколько часов. Чашку эту она наполнила водой из колдовского пруда и выжала в нее несколько капель собственной крови. То, что она увидела там, запечатлелось в мозгу. Более четкой картинки, — подумала она, — ей уже не увидеть.
За окном ревел ветер, похожий
Она поднялась с пола, на котором сидела, скрестив ноги. Распрямила онемевшие суставы. Обнаженное тело охватило холодом. Хоть она и помнила, где у нее что находится, пришлось пошарить в темноте, прежде чем нащупала палку с чучелом змеи.
Вытянувшись на узкой кровати, прижала палку к телу. Верхушка упиралась в шею, голова змеи покоилась на маленькой груди, таинственные знаки, вырезанные на палке, соприкасались с животом. Конец палки она зажала между ног. Глядя в темноту, зашептала на языке Иса:
— Я произнесла все те немногие заклинания, которые знала. Помоги мне. Приди ко мне, мама, оттуда, куда ты ушла, приди и дай мне крылья, бывшие когда-то твоими. Я полечу к отцу.
Грациллоний знал, что битва превратится в хаос, ведь сражения никогда не идут по задуманному человеком плану. К тому же у него были не солдаты, а собрание колонистов, крестьян и бывших багаудов, слегка разбавленное стареющими ветеранами и бывшими моряками. Они не могли действовать как единое целое. Но тем не менее им придется наступать, подставляя тело под острые клинки, подавляя страх, присущий даже легионерам. Страх этот приказывает человеку бежать, пока цел. Грациллоний лишь сформировал отряды, в которых люди знали друг друга, и надеялся, что они будут держаться вместе, поддерживая боевой дух.
Скотты же были профессиональными военными, хорошо вооруженными и презирающими смерть. Им недоставало римской дисциплины, но они всегда держали в поле зрения штандарт командующего и защищали товарища как самого себя. По прикидкам Грациллония, было их человек двести. В его отряде — вдвое больше, и дрались они за свои дома, в то время как враг — за собственные жизни. В этом и состояло единственное преимущество Грациллония.
Так как даром предвидения он не обладал и не мог управлять боем, как Юлий Цезарь, то сам взял в руки щит и меч и присоединился к ветеранам. Те дни, что прошли в ожидании набега, даром не пропали: легионеры тренировались, и к ним частично вернулось их прежнее умение. Под командованием Друза они как единый механизм атаковали скоттов с фланга. Грациллоний выступал слева от Друза, но готов был поспеть всюду, где требовалось. Земляк его, британец Ривал, следовал за ним со знаменем в руке, отмечая тем самым место командующего. Золотого орла на голубом фоне вышивала Юлия. Иногда глаза ее подозрительно краснели, но она молча продолжала работу.
Муж ее, Кэдок, был в группе Амрета, в которой почти все были необучены и бедно экипированы. Их даже нельзя было назвать соединением. Врага они атаковали либо в одиночку, либо в паре. Моряки действовали слаженно, хотя и у них не было особого опыта. Однако страх осрамиться в глазах соседа укреплял боевой дух.
Почти то же самое можно было сказать и о бойцах из Озисмии. Войны там не было лет четыреста, но в трусости этих людей никто бы не обвинил. Разве робкий человек откликнулся бы на призыв и пришел бы сюда потихоньку по лесным тропам? Однако о боевых столкновениях у них не было ни малейшего понятия. Дома им приходилось участвовать в разборках, но смертью они заканчивались крайне редко. Они тоже яростно наступали, рубили и кололи, падали и отступали, и снова неуклюже взмахивали оружием или с недоумением оглядывались на друзей детства, свалившихся вдруг замертво или стонавших от боли среди лязга металла и смрада, исходившего от вывалившихся внутренностей.