Собака Кантерсельфа
Шрифт:
– Мы Простоквашино держим. Понял? – с нажимом спросил Какафон.
Теперь все прояснялось. Простоквашиным именовали новые районы, те которые успели построить и заселить перед самым явлением Иван Иваныча. Название было не признано остальными. Так величали себя сами жильцы, по большей части ублюдочная шантрапа и вшивота. По настоящему крутые предпочитали селиться в центральных кварталах – в восьмом, третьем, на худой конец в 11-ом на берегу моря. А в двадцатых кварталах селилась надувающая щеки злобная нищенствующая мелюзга.
Повезло
– Нас в натуре ГАИ не трогает. У нас с роторными мир, понял! – продолжал кидать понты Какафон.
– Да плюнь ты на него, кто он? Пустое место!
Друзья – придурки отвернулись и пошли по коридору. Кича демонстративно похлопал себя по жирной ягодице.
Как ни странно, что-то сохранилось в Сафе от того чистого наивного мальчика, каким он оставался, пока были живы родители. Эту часть всегда возмущали физиологические аспекты, когда кто-то громко демонстративно харкал под ноги или сморкался, смачно бия соплями об асфальт. Однажды, когда играли в волейбол с пацанами с соседней улицы, один из них приспустил трусы, оказывая психологическое давление видом заскорузлых ржавого цвета волос. Сафу так всего перекосило, что он смазал удар. Очень уж хотелось влепить гаденышу в "заросли".
Как ни странно, Сафа еще помнил слово "мерзость". Он, конечно, харкал в ответ и задницу, случалось, показывал, но внутри все передергивалось. Вот и сейчас, увидя наглых голых "просквашинцев", он испытал чувство отвращения. Они были чуткие как животные, почувствовали его состояние, наслаждались этим и довольно ржали.
– Главное, ни с кем не связывайся, – вспомнилось предупреждение Коляна. – Доплыви до меня без скандала, а там я всех научу родину любить, мать вашу.
Москаленко был настоящим уличным бойцом. Именно он научил Сафу драться. Ему не важно было, сколько соперников перед ним – один или сто. И соперники это чувствовали.
Сафа вспомнил, как уходил уличный ас, его сгорбленные плечи и виноватый взгляд, как он оступился на осклизлых оплеванных ступенях, как дрожали его руки, когда он, забывшись, вытирал ладони о светлые брюки. И Сафа вдруг испытал унижение, как будто не Колян оступился, а он.
– А куда сейчас идти? – раздался робкий голос появившегося дохляка.
И Сафа взорвался. Он и сам не понял, настолько все получилось естественно.
– Что ты ко мне пристал? – заорал он. – Я тебе справочная? Отвали от меня!
Пацан шарахнулся от него, разве чуть башкой в стену не въехал. Сафа выругался и решительно зашагал по коридору. Дохляк поотстал, но очень скоро Сафа услышал шаги. Хотел послать его подальше, но, оглянувшись, увидел, как дохляк, изо всех сил старается не отстать от него, словно утенок от утки. Сходство усиливало то, что очкарик вдобавок к тому, что дохляк, оказался еще и хромым дохляком.
Следующим врачом был окулист. "Простоквашинцы" как раз вывалились навстречу, они едва не сшиблись. Кича с ухмылкой сделал приглашающий жест, Какафон смотрел
Врачом был лысый старикашка в мятом халате.
– А зачем с нас штаны сняли, если глаза проверяют? – спросил Сафа.
У врача в руках была раздвижная указка, и он вдруг неожиданно и ловко хлестнул по гениталиям. Сафа заорал от неожиданности. До него сразу снизошло прозрение, зачем им велели обезтруситься.
– Соблюдать тишину! – прокрякал окулист.
И продолжал односложно командовать.
– Сесть в кресло! Закрыть глаз! Смотреть! До какой строки видите?
– Вообще ничего не вижу! – с вызовом сказал Сафа.
– Шутить нет! – взвизгнул окулист. – Спецмон хочешь? Они шутить не будут! До какой строки видишь?
Пришлось признаться.
– Отлично, отлично, – окулист подошел и помял его глаза. – Упругие, но не жесткие.
Не чешутся?
– Почесать собрались? – бесхитростно спросил Сафа.
– Молчать! Следующий!
Выйдя в коридор, в котором уже никого не было, и, не закрывая дверь, Сафа гаркнул:
– Следующий! – старикашка аж подскочил от неожиданности, выронив свою знаменитую указку.
В коридоре было пусто и тихо, лишь раздавалось приглушенное кряхтенье из-за угла, которое сразу Сафу насторожило. Откровенно говоря, он подспудно ждал пакости от ублюдков. Коридор в этом месте образовывал аппендикс с парой кадушек засохших пальм. Очкарик отчаянно сопротивлялся, но Кича умело держал его за руки сзади. А спереди Какафон сосредоточенно, будто пример решал, с оттяжкой бил его по причинному месту сведенными пальцами. Член был уже синий и непонятно, что мешало очкарику заорать от боли. Хотя бы внимание привлек. Отродья на двух ногах очень не любят шума.
Уроды сразу просекли появление Сафы, но старательно делали вид, что его не существует в природе как вид. Люди есть, а человека по прозвищу Сафа нет. Он напомнил о себе, потребовав:
– Отпустите его!
Какафон повернул к нему голову, не довернув. Глаза по блатному скошены вниз, говорит в нос:
– Чего еще надо? Кича, убери его!
Тот послушно отпустил очкарика, чем дохляк сразу воспользовался и прыснул в угол.
– Ну, все, ты попал! Мы теперь тебе насуем! – пригрозил Кича.
Он старается накачать в себя истерику, а потом начать драку. Щенок, тебе до Коляна далеко. Он обходился без прелюдий и Сафу научил.
Сафа с ходу дал Киче в глаз. Как выразился бы оставленный в кабинете окулист, глаз был хорошей упругости. Кича завопил, закрывая лицо руками. Дурацкая привычка орать в драке. В драке надо бить. Сафа с наслаждением, хорошо примериваясь, пару раз сунул по скулам. Голова Кичи дергалась из стороны в стороны, удары пришлись как в барабан. Тут дал о себе знать Какафон. Шпаненок и дрался по шпански. Он налетел тайфуном, он визжал. И сразу стал бить в пах.