Собинов
Шрифт:
П. А. Хохлов-Онегин.
Хохлов, за два года до того покинувший сцену, получил от дирекции почетное право в любое время выступить в любой опере по своему желанию. И вот в сезон 1902/03 года он воспользовался этим правом и дважды исполнил свою непревзойденную роль — Онегина.
Когда Собинов вышел на сцену, чувствуя за своей спиной спокойные шаги Хохлова, и, обернувшись, бросил быстрый взгляд на его полную достоинства фигуру, увидел красивое, холеное лицо Онегина,
зазвучала наивная важность юноши, безгранично гордого тем, что его друг такой солидный мужчина. И как сразу стала очевидна разница их возрастов, характеров!
«Скажи, которая Татьяна?» — спросил Онегин-Хохлов.
«Да та, которая грустна…»
«Неужто ты влюблен в меньшую?» — В голосе Хохлова послышалось удивление, даже разочарование.
И, поняв, что его другу не понравилась Ольга, Ленский-Собинов ответил вопросом со смешной мальчишеской заносчивостью: «А что?»
Новые, правдивые интонации нашел Собинов и в четвертой картине оперы, где у Ленского большая сцена с Онегиным. Собинову впервые было так легко ее играть, потому что благородный, учтивый, удивительно воспитанный Онегин-Хохлов всю эту сцену тонко поддразнивал Ленского. Протанцевав с Ольгой «Экоссез», он подошел к своему другу и с удивлением спросил: «Ты не танцуешь, Ленский?..» И далее с участием: «Что с тобой?» А на словах «Да что ты дуешься?» — в нем уже слышалось добродушное недоумение, будто Онегин искренно не понимал, что могло так взволновать Ленского.
Шутка переросла в ссору. Взбешенный невоздержанными обвинениями Ленского, Онегин принял его вызов на дуэль, В Ленском-Собинове была воплощена чистая, светлая мечта юности об идеально-гармонической любви, о возвышенном чувстве. В нем жила радость безграничного доверия ко всем, кто его окружал. И все это разбилось о холодный эгоизм Онегина, с высоты своего «опыта» и наигранного разочарования не пожелавшего понять, что каждому возрасту даны свои чувства и свои идеалы.
Наконец-то и Собинов мог сказать себе: «Да, вот таким я представляю себе Ленского, таким люблю его, таким пою!» Теперь у артиста не оставалось чувства неудовлетворенности, будто он что-то недосказывает зрителю. Он все время чувствовал, что Онегин-Хохлов как-то по-своему относится и к Ольге и к нему, Ленскому. В интонациях Хохлова слышалось так много различных оттенков настроения, чувств, мыслей, что они вызывали в нем, Собинове, ответную реакцию, которая придавала каждому слову особый оттенок, насыщала его реплики новыми психологическими нюансами.
Так творческое общение с Хохловым окончательно определило собиновского Ленского, и в нем в полную силу зазвучала тема юности со всеми ее правами на свое представление о мире, на большую, взволнованную мечту, с которой человек входит в жизнь.
Образ Ленского, созданный Собиновым, стал классическим в русском оперном театре. Может быть, в трактовку партии можно внести еще какие-нибудь новые черты, подсказанные индивидуальностью исполнителя, но превзойти Собинова-Ленского, так же как и шаляпинского Бориса Годунова, вряд ли возможно. И хотя говорят, что творчество актера умирает вместе с ним, — это не всегда верно. Есть образы, созданные на века. Собиновский Ленский — один из них.
Вдумчивая работа над образом
До Собинова оперные театры и певцы не стремились воссоздать эпоху, к которой относится легенда, приблизить трактовку образов к бессмертной поэме-первоисточнику. Казалось, всех вполне удовлетворяет традиционная фигура оперного любовника — Фауста и оперного злодея — Мефистофеля.
Совсем иначе подошел к образу Фауста молодой Собинов. С первых же шагов он решительно отказывается от шаблонной трактовки партии. Нет, для молодого певца Фауст совсем не банальный соблазнитель. Он вносит в образ принципиально новое. По выражению самого артиста, он стремится к образу «задумчивому, серьезному и духовно красивому».
Л. В. Собинов-Фауст.
Перечитав Гёте, Собинов увидел в любовной истории доктора Фауста (которую Гуно взял в основу своей оперы) трагическое столкновение свободного чувства с порабощенной волей. Фауст представлялся ему человеком, предельно искренним и страстно влюбленным. Он никого не хочет обманывать и сам верит всем. Но он не властен в своих поступках. Мрачной тенью стоит за ним Мефистофель, искажая его намерения, насмехаясь над его чистой любовью к Маргарите.
Контраст между помыслами человека и печальным результатом его деяний — вот что увидел Собинов в этой запетой, давно ставшей шаблонной партии. Но сложный философский образ Фауста не сразу получился таким, каким его задумал Собинов. Для этого ему не хватало актерской техники.
Артист не перестает упорно работать над сценическим воплощением образа своего героя. Он надеется, что ему поможет в этом опыт драматической сцены, и, будучи в Петербурге, идет в Александринекий театр на постановку «Фауста». Но, увы… То, что увидел Собинов, поразило его безвкусицей и трафаретом.
«Обставлено все убого, нестильно, условно, непоэтично, — пишет он Е. М. Садовской. — Костюмы самые оперные… Дальше еще бы ничего, — и фигура, и грим (у Мефистофеля. — Н. Б.), очень хороши отдельные фразы, но все-таки это не давало никакого представления о том спутнике Фауста, про которого Маргарита говорит, что у него на челе печать злобы ко всем.
Комиссаржевская (Маргарита) очень искрения, но не более. Вне сравнения — это Аполлонский… Фауст… До того он был плох, хуже всякого оперного героя».
Таким образом, то, что искал Собинов, не мог ему дать н современный театр. На примере драматического театра Собинов еще раз понял, как не нужно ставить и играть «Фауста».
В этот трудный период исканий сценического выявления актерского замысла Собинов-Фауст встретился с Шаляпиным-Мефистофелем. В сценическом общении с изумительным артистом определеннее обрисовалась для Собинова фигура Фауста. В ярком контрасте раскрылись образы героев оперы. В ответ на насмешки и проклятия злого духа широко разлилась собиновская кантилена, славящая радость бытия и любовь. Резкие, движения Мефистофеля, будто изломанная пластика его тела, сплетенного, казалось, из гибких мускулов и извивающихся сухожилий, по контрасту убедили Собинова в верности внешнего рисунка его Фауста — мягкого в движениях, юношески порывистого, безмятежно доверчивого. Прямой взгляд широко открытых глаз Собинова-Фауста будто впервые увидел ликующую силу жизни.