Собиратель автографов
Шрифт:
— Хм-м, пахнет отлично. — Рубинфайн взял Алекса за локоть и подвел его к багажнику машины. — Вот. Видишь?
Это был роскошный книжный шкаф из красного дерева, в стиле георгианской эпохи. Он был дюймов на шесть шире багажника и лежал на боку рядом с машиной. Шкаф в багажник не влезет, сразу понял Алекс и сказал:
— Ребе, он великоват. Я имею в виду, он слишком большой.
Грин вскинул брови, словно услышал нечто новое для него. Следуя примеру Дарвика, он театрально свел раздвинутые пальцы рук в виде рамки и кивнул на шкаф. Рубинфайн наклонился и провел пальцем по одной из полок.
— Полагаю, надо положить его сзади… может, вплотную к переднему
Алекс засунул руки поглубже в карманы. Итак, он попал по-крупному. Ну и что? Ну и ладно. Конверт с решением жюри вскрыт, и сейчас лучший актер получит премию.
Он сделал вид, что хочет уйти, но Рубинфайн схватил его за запястье:
— Алекс, я, естественно, слышал о вторнике. И я с тобой давно уже обо всем этом говорил. Ты знаешь два моих главных правила? Первое, — возвестил он, воздев кверху палец, — надо избегать любого мистицизма и любой теософии, придуманных разными старыми проходимцами. И второе: запрещенные вещества никому не помогают приблизиться к Богу. Я без конца втолковываю это Адаму. Разве я не прав? А теперь послушай…
— А почему ты читаешь лекции мне? — рассердился Алекс. — Читай их Адаму. Это его вещица.
— Я уже говорил, — повысил голос Рубинфайн, набычившись. — В лучшем случае это подделка тринадцатого века, Алекс, в лучшем случае. Шрифт, пробелы, вся эта мистика.Зохар — просто хороший роман, ни больше ни меньше. И он написан на одиннадцать столетий позже, чем говорят, понял? Почитай Шолема [21] , дружище. Да-да. В целом это подделка. В том же ряду стоят Саббатай Цви [22] , лохнесское чудовище, снежный человек…
21
Рубинфайн имеет в виду Гершома Шолема (1897–1982), который, тщательно изучив Зохар, пришел к выводу, что эта книга написана в Средние века рабби Моше бен Шем Товом де Леоном. Именно поэтому Рубинфайн говорит: «…просто хороший роман».
22
Саббатай Цви(1626–1676) — лжемессия, центральная фигура самого крупного в еврейской истории (после восстания Бар-Кохбы) мессианского движения. В 1666 г. заключен в тюрьму в Константинополе и после пыток принял ислам, как и некоторые его последователи.
Во время произнесения Марком этой маленькой речи на лице Грина появилось задумчивое выражение, как у размышляющего Бастера Китона в одном из немых фильмов. Он опустился на колени и положил руки на шкаф. Дарвик беспокойно постукивал ногой по монументу, хмуро косясь на Рубинфайна.
— Ребе, при всем моем уважении к вам и так далее, — наконец строго сказал он, — каббала вся пронизана тайной, мистикой. Безусловно, дело в том, что воспринять ее под силу только хорошо подготовленному человеку, незаурядной личности.
— Ха-Шем [23] нуждается в нас, — прошелестел Грин. — Без нас Он неполон. Мир несовершенен.В этом вся каббала, ребе. Суть не в том, что она творит свет или, скорее, — Грин улыбнулся собственному каламбуру, — сама сотворена из света.Каббала — это свет, спрятанный внутриТоры.
—
23
Ха-Шем— одно из имен Бога.
— Что ж, одно только ясно, — громко сказал Дарвик, — что он не может нам помочь. — Дарвик шагнул от Алекса к шкафу, раскрыл ладонь, на которой лежала рулетка, и стал вытягивать из коробки мерную ленту. — И вообще, не моего типа человек. Заторможенный какой-то.
— Он интеллектуал, — раздраженно объяснил Рубинфайн. — Они все такие.
Алекс попробовал взять реванш.
— Как поживает Ребекка? — громко и подчеркнуто сердечно осведомился он.
При одной мысли о жене, с которой прожил пять лет, Рубинфайна всего передернуло, и, отвергнув несколько менее удачных вариантов, он придал своему лицу выражение, приводящее на память Ленина, когда того хватил второй удар.
— Неплохо, неплохо. Вся в делах. Занята в одном фонде. Благотворительность. Устраивают сельский праздник с танцами… — Рубинфайн перешел на шепот: — Для лилипутов. Хотя мне сказали, что их больше нельзя так называть.
— «Люди ограниченного роста», — авторитетно пробасил Дарвик.
Рубинфайн совсем стушевался, открыл было рот, но тут же снова его закрыл.
Алекс деланно улыбнулся:
— Хорошо-хорошо. Передай от меня нежный привет. Кто всегда кому-то помогает, так это Ребекка.
Рубинфайн попытался собрать волю в кулак, но по всему его телу прошла дрожь, его затрясло, как доску, которую только что изо всей силы боднул рогом бык.
— Алекс, — сухо сказал он, — я только хотел спросить о…
Рубинфайна хлебом не корми, только дай оборвать фразу на полуслове. Он полагал, что это по-раввински. И такие неловкие паузы в разговоре с ним могли продолжаться сколь угодно долго, пока его не переспросят.
— О?..
— Об этой твоей книге. Этой возмутительной книге. Относительно евреев и гоев, и чего там еще? Сгораю от любопытства: как, дело движется? Или ты вновь обрел здравый смысл? Отказался от нее?
Алекс выругался, очень тихо, в сторону Рубинфайна.
Рубинфайн изобразил на международном языке жестов (сдвинутые брови, шевеление ноздрями), что не опустится до богохульства перед лицом уважаемых раввинов. Алекс, на том же языке, показал, что не следует упоминать его книгу, никогда (открыв рот и выгнув язык перед нижними зубами).
— Хорошо. Тогда еще один вопрос: у тебя сейчас нет ничего Харрисона Форда? Или, может, Кэрри Фишер?
Алекс развел руками. Рубинфайн дал знак Дарвику и Грину, что шкаф можно поднимать. Трое раввинов взялись каждый за свой угол, только четвертый угол завис, угрожая опрокинуть весь шкаф, но тут Рубинфайн подставил под него согнутую в колене ногу.
— Может, потом найдется Харрисон? — не отступался Рубинфайн, выпрямляясь и вытирая тыльной стороной руки пот со лба. — Приблизительно времени «Свидетеля»? На открытке с кадром из фильма? Примерно восемь на десять?