Собиратель ракушек
Шрифт:
Коллекционера вынесло на полосу белого песка; он лежал навзничь. В километре от дома. Свернувшаяся у него под боком, жалобно выла мокрая Тумаини.
Он был бос; левая рука сильно вздулась, ногти почернели. От него пахло морем и тысячами вареных головоногих моллюсков, которых он пинцетом извлекал из раковин. Девочка втащила его в свою утлую лодчонку, приладила уключины и стала грести в сторону кибанды. Тумаини вприпрыжку бежала по берегу, останавливалась, чтобы подождать лодку, тявкала и пускалась дальше.
Заслышав под дверью девочку с собакой, Джимы, растрепанные, с красными глазами, выскочили из своих спальных мешков и расстарались, чтобы ей помочь. Коллекционера морских раковин
Окоченение не проходило. Тянулись бессчетные часы, недели, месяцы. Он этого не ведал. Ему грезились крошечные стеклодувы, которые изготавливали из стекла зубы улитки, похожие на микроскопические ледяные иглы, на тончайшие рыбьи косточки, на лучи снежинки. Ему грезился замерзший океан под толстой коркой льда, по которой он гоняет на коньках, разглядывая внизу риф, его переменчивые и зыбкие скульптурные очертания, его необъятные карликовые царства. Все в них – от вялых щупальцев полипа до изжеванной, плывущей кверху брюхом рыбы-клоуна – было серым, разрозненным, искореженным. Леденящий ветер задувал под воротник, а облака, узловатые, рваные, уносились прочь в дикой спешке. Кроме него, на всей поверхности Земли не осталось ни одной живой души: не было ни встреч, ни зрелищ, ни почвы под ногами.
Изредка он просыпался: ему в рот вливали чай масала. Во рту напиток мгновенно замерзал, и в желудок, позвякивая, летели бесформенные кусочки льда.
В конечном счете отогрела его Зэма. Девочка наведывалась к нему каждый день: приходила на веслах под белым солнцем, по бирюзовым водам, из отцовской юмбы в скромную кибанду. Она поднимала собирателя ракушек с постели, сгоняла с лица муравьев кьяфу, кормила его подсушенным хлебом. Потом начала выводить на улицу и сидела рядышком на солнцепеке. Его не отпускал озноб. Она задавала ему вопросы о его жизни, о найденных им раковинах и о конусе, который спас ей жизнь. Со временем, придерживая за руки, она стала заводить его в лагуну, и он содрогался, когда воздух трогал мокрую кожу.
Коллекционер шел по воде, нащупывая раковины пальцами ног. С того дня, когда в него впилось ядовитое жало, минул год.
Запрыгнувшая на камень Тумаини принюхивалась, повернувшись к горизонту, где под сгустками кучевых облаков строем тянулись птицы. Зэма по обыкновению находилась рядом, на рифе, не закрывая плечи платком. Волосы ее, обычно стянутые на затылке, ниспадали на шею; в них отражалось солнце. С незрячим, да к тому же нелюбопытным человеком ей было спокойно.
Зэма разглядывала косяк мелких копьевидных рыбешек, мелькавших у самой поверхности воды. Они взирали на нее десятью тысячами круглых глаз, а потом лениво отплывали в сторону. Их тени скользили по рифленому песку, по скоплению кораллов, разросшихся в форме папоротника. Рыба-игла, думала девочка, а это – пульсирующий коралл, ксения. Я знаю, как их зовут и для чего они друг другу нужны.
Отойдя на несколько метров, коллекционер морских раковин остановился и нагнулся. Ему показалось, что у него под ногой буллия – слепая улитка с ребристой удлиненной раковиной, и он с осторожностью дотронулся двумя пальцами до верхушки панциря. Долгое мгновение улитка настороженно выжидала, а потом высунула из отверстия ногу и продолжила свой тяжкий путь по гребню песка. Собиратель ракушек некоторое время провожал ее пальцами, но потом выпрямился.
– Красавица, – прошептал он.
У него под ногами улитка,
Жена охотника
Охотник впервые выбрался за пределы Монтаны. Когда он проснулся, перед глазами все еще стояло это утреннее зрелище: взлет сквозь тронутые розовым кучевые облака, в глубине заснеженных долин точки домов и сараев; широкая панорама декабря – буро-черные горы с потеками снега, вспышки замерзших озер, длинные косы рек на дне каньонов. Небо над крылом самолета сделалось синим и таким чистым, что он даже не стал смотреть – опасался, как бы не заслезились глаза.
Сейчас уже стемнело. Они снижались над Чикаго; в этой электрической галактике все явственней проступали очертания кварталов: уличные фонари, автомобильные фары, коробки зданий, ледовые катки, грузовик, сворачивающий на светофоре, заснеженная крыша пакгауза, миганье антенн на отдаленных склонах и, наконец, длинные сходящиеся параллели синих огоньков вдоль посадочной полосы – приземление.
Он прошел в здание терминала и двинулся вдоль шеренги табло. Его уже преследовало ощущение потери: как будто у него отняли милое сердцу видение, какой-то чудный сон. В Чикаго он прилетел с единственной целью: встретиться с женой, которую не видел два десятка лет. Ей предстояло выступить перед администрацией и профессурой университета штата. Подумать только: даже университеты заинтересовались ее способностями.
На улице гулял ветер, подгоняя тяжелые серые тучи. Собирался снегопад. Из университета для встречи охотника прислали женщину на джипе. В окно смотреть не хотелось.
Поездка заняла сорок пять минут; оставив позади светлые высотки делового центра, они поехали вдоль голых дубов на окраинах, мимо куч убранного с дорог снега, бензоколонок, под солнечными батареями на вышках и телефонными проводами.
Вы, наверное, часто бываете на выступлениях жены? – предположила сопровождающая.
Нет, ответил он, впервые сподобился.
Она припарковалась у затейливого современного особняка с огромными треугольниками окон, обтекаемой формы колоннами, купольными фонарями и крутой шиферной крышей. Квадратные балконы нависали под разными углами над двумя трапециями гаражей.
На столике перед главным входом лежало порядка тридцати именных бирок. Его жена пока не приехала. Да и вообще, похоже, никто еще не приехал. Найдя свой бейдж, он прицепил его на свитер. Молчаливая девушка в смокинге приняла у него пальто.
Холл с гладкими, в крапинку гранитными полами оканчивался парадной лестницей, расширявшейся у основания. По ней спустилась женщина, которая, не дойдя до низа четырех или пяти ступеней, поздоровалась с его сопровождающей и назвала ее Анной.
А вы, должно быть, господин Дюма, обратилась она к нему.
Он пожал ее бледную худощавую руку, невесомую, словно ощипанная птаха.
Ее муж, ректор университета, сейчас как раз завязывает галстук-бабочку, объяснила она и грустно улыбнулась сама себе, будто с неодобрением относилась к такому щегольству.
За холлом располагался необъятный зал с панорамными окнами. Ступая по ковровому покрытию, охотник подошел к окну, чуть сдвинул занавеску и выглянул на улицу.
В тусклом свете виднелась открытая деревянная галерея, тянувшаяся вдоль всего фасада: с острыми углами, ступенчатая, разной ширины, с низкими перилами. Дальше в полумраке поблескивал окруженный живой изгородью пруд с купальней для птиц посредине. За прудом высились голые деревья – дубы, клены и один белый, словно кость, платан. Моргая зеленым глазом, низко пролетел вертолет.