Собиратели осколков
Шрифт:
—…Если у вас нет никаких предложений, я уполномочен немедленно препроводить вас за пределы обитаемой части города…
Ну спасибо! Доприветствовался.
—…Назовите, пожалуйста, ваши имена, фамилии и подданства.
Вовчик заметил на кадыке толстого довольно подозрительную родинку и насторожился. Видимо, сюзерен у них все-таки есть. Молодец Фил, все вычислил правильно. Или… не сюзерен? Вошка какая-нибудь?
— Ну, Шведов, Владимир. Подданый Новгорода. Лиза… Воронцова-Громова… слушай, я забыл, — повернулся Вовчик к Лизе. — Чье у тебя там считается?
— Подданство-то? Ну, пусть будет Волхов, хотя… —
Вовчик опередил уже раскрывшего было рот толстого помощника мэра и сказал:
— Мы представляем Вече свободного Новгорода и уполнома…мочены предложить Санкт-Петербургу — верно? не Питерпорт, правильно? — торговый союз… — фраза казалась незаконченной, и Вовчик дополнил её в меру своего разумения: — На основе натурального обмена.
— Новгород… Простите, это где?
Браво! Вот так шишка из городской администрации! Мэрский полпред, словно сообразив, что он упорол тот ещё косячок, явно не в плюс к своим заслугам, моментально поправился:
— А-а, это там… на юге?
Ну да, на юге. Да отсюда про всё можно сказать «на юге»! Кроме, конечно, Северного полюса.
— На юго-востоке, — поправил Вовчик. — Около полутора сотен километров. Сначала на Москву, потом направо.
— Да-да-да… Озеро. Большое озеро, да? Рыба?
— И рыба тоже, — дипломатично вставила Лиза.
Вовчик пихнул её в бок:
— В основном зерно. Мы можем в обмен на ваши ружья предложить…
— Минутку, — сказал толстый. — Откуда вы узнали про нас?
— А мы и не знали. Мы вообще-то думали, тут никого нет.
Толстый всплеснул руками:
— Так какого черта вы…
Охранники подобрались и положили пальцы на кнопки.
— Не, ну я за базар отвечу, — сказал Вовчик, едва удержавшись от раскидывания пальцев веером. — Раз уж так, мы предлагаем полмешка зерна или треть — муки за одно ружье. Лазерное ружье, я имею в виду…
— Погоди, погоди… — помощник мэра повернулся спиной и невнятно забормотал, а когда развернулся снова, рожа у него была уже не протокольная, а прокурорская какая-то. — Вы проникли в наш город для мародерства и грабежа, вооруженные, — тут Вовчик потянулся-таки к карману, но охранник оказался быстрее, хотя действовал на удивление гуманно: просто придержал Вовчика одной рукой, второй в это время аккуратно вынимая злополучный пистолет. — То, что вы назвались посланниками, ничего не меняет: позор такому городу, послы которого — воры и убийцы! Вы заслужили тяжелейшее наказание, но полную меру вашей вины решит суд — наш суд…
— Самый гуманный суд в мире, — перебил его Вовчик нагло.
Да, это вот они, толстые, и любят — произносить бредово-патетические речи, призывать к кровопролитию… А сами не знают обычно, с какой стороны у ножа клинок. Терроретики.
Лиза отшатнулась от Вовчика:
— Ты что, бессмертный, что ли?
Толстый же сбился с ритма и умолк. Забыл, наверное, следующий фрагмент своего обличительного выступления.
— Удивляюсь я, — продолжал Вовчик гнать волну, — как вы тут ещё с голоду не подохли все, при таком обращении? Приходит к вам человек, приносит, можно сказать, еду на блюдечке, приятного аппетита — нет чтобы сказать спасибо, обязательно надо обхамить, обыскать… Вы лошадь нашу сперли? — это он почти выкрикнул.
Толстый, вконец деморализованный,
— Обокрасть… И после этого вы ещё имеете наглость называть меня вором?
— Молчать, преступник! — крикнул нашедший наконец почву под ногами толстый полпред. — Взять их!
И ведь взяли. Можно было понять наконец, к двадцати-то годам, что с этими не спорят.
— Препроводить в комнату для допросов.
Вовчик дернулся в сторону толстого — ни к чему, кроме острой боли на грани хруста в локтях, это не привело — и, не достав, от души плюнул:
— Такое ваше сраное гостеприимство! Ублюдки!
Препроводить — это у нас означает, что двое здоровых парней, ростом под потолок, завернув ваши локти за спину и сковав их двумя парами наручников для верности, волокут вас по длинному коридору между странных нагромождений сварных уголков и тонких железных листов; вы пытаетесь шагать, но они идут быстрее, и ваши ноги все равно волокутся по полу, задирая носками ботинок отстающие, расслоившиеся от времени куски пластика. Они здоровые бугаи, но тот, что тащит за вами вашу поклажу, всё время пыхтит и отдувается, будто там бог весть что понапихано, а не тридцать кило жратвы да одежды. Эти жлобы не церемонятся. Отжав дверь лифта, они швыряют вас на пол, один при этом тут же спотыкается о вашу ногу и вяло матерится. Тащивший поклажу валит её прямо на вас и, не обращая внимания более на эти мелочи, делает что-то с дыркой в стенке у двери; оттуда щедро сыплет искрами, и пол вдруг бьет вас по мягкому месту, а стена в просвете неплотно сжатых створок со скрипом и лязгом едет вниз.
Вот так — препровождают.
В холле первого этажа охранник отстегнул наручники, стягивавшие Вовчику локти, а у лифта освободил запястья. Лизу, к слову, вообще никто не связывал. Несмотря на то, что тип-под-потолок с ганом наперевес чувствительно вжимал эжекторную призму в вовчикову поясницу, в остальном все вели себя до отвращения вежливо, даже пропустили даму в лифт первой. Искра из развороченного пульта попала Вовчику в глаз, и весь остальной путь до интервью-рум он проделал, не видя ничего вокруг, растирая глаза, так что у последней двери от них можно было прикуривать.
— Вам сюда, — сказал один из бугаёв и сбросил рюкзак к стене. — Не трогать!
Лиза отскочила.
— Не трогать, — повторил он. — Вас ждут.
— Ну ждут, ждут, — сказала Лиза. — Идём, что ли?
Вовчик проморгался. Комната для допросов была маленькая: четыре на три, не больше. Три кресла. Большие кресла, удобные. Чёрная кожа, чёрные перетяжки поперек, пупырчатые чёрные подлокотники. Шлемы — разорванные чёрные кольца, соединенные перпендикулярно, горизонтальное с утолщением впереди, в вертикальном разрез больше — концы как раз должны закрывать уши; на внутренних сторонах — секции поролоновых подушек, на правом наушнике микрофон на шарнирном кронштейне, тоже поролоновый чёрный шарик. Стены… грязные. Когда-то они были выкрашены масляной краской, но теперь она отслаивалась и завивалась трубочками, из-под нее сыпалась штукатурка. Кабели уходили в глухую стену: дыра была разбита примитивным перфоратором и кое-как залита асбестом, который тоже почти весь осыпался.