Соблазненная дьяволом
Шрифт:
Не сумев устоять перед соблазном, она вытянула руку и провела ею по груди Джейми, восхищаясь паникой, которую ее прикосновение посеяло в нем. Несмотря на прохладу, крепкое тело Джейми покрылось испариной. Приободренная его затуманившимся взглядом и неровным дыханием, рука Эммы спустилась ниже, скатившись по невероятно упругим мышцам живота, потом еще ниже, и накрыла ту часть тела, которая выступала вперед, словно молила ее о прикосновении.
Джейми с низким стоном откинул голову.
Нахлынувшая на Эмму волна желания совпала с волной удовольствия. Он больше не обладает полнотой власти. Теперь у нее есть
— Ты как-то говорил мне, что это причиняет боль, — серьезно сказала Эмма, поднимая на него глаза.
— Это так, девочка, — сквозь зубы процедил Джейми. — Это самая сладкая боль на свете.
Они оба понимали, что существует только один способ облегчить его страдания. Когда Джейми положил ее на одеяла и накрыл своим телом, защитив от лунного света, Эмма вдруг осознала, что привела его сюда только потому, что он единственная тень, которую она искала, единственная темнота, в плен которой она бы с удовольствием сдалась.
Эмма прижалась к нему, дрожа от предвкушения и страха. Она собиралась сделать это. Она собиралась позволить ему проникнуть внутрь своего тела, туда, где еще никогда не бывал мужчина.
Напряженная плоть Джейми потерлась немного между ее бедер, смачиваясь щедрой влагой, которая пролилась в ответ на его ласки. Когда Эмма почувствовала, как сладостная дрожь опять начинаем пронзать ее тело, она испугалась, что Джейми хочет продлить ее мучения. Но когда напряженная плоть попыталась искать вход в ее тело, она поняла, что он не собирается оставлять неудовлетворенным ее желание. Он собирался дать ей все, к чему она стремилась. И больше.
Намного больше.
Пальцы Эммы вонзились в спину Джейми, когда ее неопытное тело постаралось принять его. Она напряглась и закусила губу, чтобы сдержать крик, когда почувствовала болезненное ощущение. Но он не успокоился, пока его напряженная плоть не погрузилась полностью в ее горячее лоно.
— Прости, мой ангел, — прошептал Джейми, касаясь губами ее влажных от испарины бровей. — Промедление только продлило бы боль.
— Мою или твою? — язвительно спросила Эмма, давая ему понять, что она намерена пережить это.
— И мою, и твою.
Тело Джейми вздрогнуло, похоже, от смеха в самый неподходящий момент.
Он начал двигаться внутри ее, одновременно нежно целуя ее губы. Ее боль переросла в приглушенную пульсацию, только обострившую осознание немыслимой интимности того, что они делали. Теперь она действительно была его пленницей. Она больше не властна над своим телом, она полностью подчинилась ему. Спасения от него нет. Он окружил ее. Окутал собой. Каждый ее вздох он сделал своим, любое ее желание мог выполнить только он. Казалось, что нет ни одной части ее тела, которой он не касался, включая ее душу.
Когда Джейми вдруг внезапно остановился, Эмме захотелось зарыдать от разочарования.
Она открыла глаза и увидела его вопросительный взгляд.
— Эмма, дорогая, что-то не так? Почему ты ведешь себя так тихо? Тебе очень
— Моя мать… — Эмма тут же закрыла рот, но потом продолжила: — Мне говорили, что, если я буду хоть немного двигаться под телом графа, его возбуждение закончится намного быстрее. Поэтому я подумала, если я буду лежать совершенно спокойно…
Эмма замолчала, предоставив ему возможность самому сделать очевидный вывод.
— Ты можешь извиваться как хочешь, девочка моя, — приглушенно рассмеялся Джейми. — Я все равно буду продолжать это до тех пор, пока могу. Конечно, учитывая, насколько горячее, влажное и узкое твое лоно, — он сжал зубы и застонал, когда Эмма попробовала качнуть бедрами, — все это может длиться не так долго, как нам обоим хотелось бы.
Сделав это предупреждение, Джейми стал медленно двигаться, заполняя ее тело так же, как заполнял ее сердце и мысли. Жаркая пульсирующая боль все нарастала и нарастала, а потом Эмму захватил мощный ритм его движения. Она выгнула спину, приподняв бедра, чтобы принять его еще глубже. Он вознаградил ее храбрость, приняв такую позу, что при каждом движении касался того самого необыкновенно чувствительного бутона, спрятавшегося среди влажных шелковистых завитков между ее ног. С каждым дразнящим движением он выполнял свое обещание соблазнить и доставить удовольствие.
Должно быть, Джейми почувствовал, что она задрожала и напрягла мышцы, обхватившие его плоть.
— Давай со мной, Эммалина, — прорычал он. — Иди ко мне.
А потом все случилось. Она, дрожа все телом и испытывая неукротимое блаженство, снова взлетала все выше и выше над краем бездны. Но на этот раз она будет падать не одна. Джейми с приглушенным рычанием совершил свой прыжок над этой бездной, успев в самый последний момент выйти из ее тела, чтобы излить свою живительную влагу ей на живот.
Джейми проснулся перед восходом солнца. Эмма спала в его объятиях точно так же, как тогда утром после похищения. Только на этот раз существовало одно огромное отличие: они оба были без одежды.
Какое приятное отличие, подумал Джейми, зарываясь носом в ее кудряшки, от которых пахло чем-то сладким. И хотя его плоть уже толкалась в мягкую округлость ее ягодиц, бессовестным образом требуя внимания к себе, Джейми не хотелось будить Эмму и нарушать это мгновение.
Его ладонь скользнула по роскошному изгибу бедра. Так долго прожив на этой суровой земле, трудно было поверить, что что-то может быть таким мягким и шелковистым на ощупь. Как он предполагает через несколько часов отправить ее назад к Хепберну, когда больше всего на свете ему хочется провести остаток дня, целуя каждую из ее родинок, рассыпанных, как мускатные орехи, по светящемуся алебастру кожи?
Он должен праздновать. Он опять одержал победу над своим врагом. Эмма никогда не будет принадлежать Хепберну. Но удовлетворение, которое он предвкушал, притуплялось зазубренным краем отчаяния. Потому что ему она тоже никогда не будет принадлежать. Эти несколько украденных часов между полночью и рассветом — все, на что он может рассчитывать.
Когда она пришла к нему этой ночью, он согласился бы почти на все ради шанса вот так подержать ее в своих объятиях. Но какой же он дурак, что поверил, что сможет полюбить ее на одну ночь, а потом позволит ей уйти, не прихватив с собой кусочка его разбитого сердца.