Соблазненная дьяволом
Шрифт:
Несколько человек бросились ему на помощь, но Джейми успел первым. Он подхватил мальчишку за плечи как раз в тот момент, когда у того подогнулись колени.
— Я вернулся бы скорее… — прохрипел Грэм, прильнув всей тяжестью тела к груди Джейми. — Проклятая лошадь потеряла подкову в нескольких лье отсюда.
Когда вокруг них собрались люди, Джейми положил Грэма на землю, испытывая жгучее чувство вины. Он должен был знать, что Хепберн не испытает никаких угрызений совести, застрелив посыльного. Надо было послать Бона, кого-то, кто по коварству не уступает Хепберну, кого-то, кто не стал бы недооценивать
— Что эти ублюдки сделали с тобой? — потребовал Джейми, содрогаясь от ужаса, когда осторожно провел рукой по избитым ребрам мальчишки.
— Ничего такого, чего бы я не пережил. — Грэм поднял глаза на Джейми и ухмыльнулся разбитыми губами, которые придавали его ухмылке щегольской вид. — Сам провел несколько хороших ударов. Заставил этих фасонных лакеев графа дважды подумать, прежде чем столкнуться головами с Грэмом Макгрегором. — Сунув в куртку немного дрожащую руку, он достал кожаный мешочек. — Я сделал то, что ты просил, Джейми. Я отдал Хепберну твое письмо, а он сказал передать тебе это.
Джейми взял послание, выдавив из себя болезненную улыбку:
— Ты оказал нам всем большую честь, парень. Особенно мне.
Джейми встал, и на его место рядом с Грэмом немедленно опустился Лемми. Он положил голову мальчишки себе на колени с такой осторожностью, на которую, казалось, его огромные руки не способны.
Джейми опустил взгляд на послание Хепберна. Вместо дешевой бумаги — плотный лист веленевой бумаги кремового цвета, сложенный в безупречный треугольник с темно-красной восковой печатью, на которой четко виден герб Хепберна.
Под пристальными взглядами своих людей Джейми сломал печать и осторожно развернул бумагу.
Даже Бон, который так и не научился читать, поднялся на цыпочки, отчаянно пытаясь заглянуть через плечо Джейми.
— Не морочь нам голову. Что там написано?
Джейми не потребовалось много времени, чтобы просмотреть кучу грубых слов, нацарапанных на бумаге. Потом он тщательно сложил письмо. Он так долго представлял себе это мгновение, предвкушал головокружительный триумф, который почувствует.
Но когда поднял глаза и встретился с вопросительным взглядом Эммы, ничего, кроме острого приступа сожаления, не почувствовал.
— Он согласился на наши требования. Выкуп должны доставить завтра.
Ему удалось на долю секунды удержать взгляд Эммы. Потом она повернулась и, не сказав ни слова, исчезла в развалинах церкви.
Эмма сидела на краю круглой каменной плиты, где когда-то размещалась старая колокольня церкви. Крыша и большая часть стен этого сооружения давно рухнули, оставив плиту под открытым небом, и добраться сюда можно было только по пролету узкой каменной лестницы, ступеньки которой от дождя и времени практически сгладились.
Ветер, который обычно свирепствовал над этой горой, утих до мягкого бриза, вздыхавшего на щеке Эммы и игравшего с кудрявыми волосками на затылке. Над самой главной вершиной горы, подобно светящемуся жемчугу, висела луна. Она казалась в два раза больше луны в Ланкашире, но все равно достать до нее было невозможно.
С дальней кромки плиты покатился камешек.
Эмма повернулась, не в состоянии остановить предательскую волну надежды, поднявшуюся в
— Не бойся, Бон. Здесь безопасно, — заверила его Эмма. — Я не вооружена.
Он подошел и встал с ней рядом, его кривозубая ухмылка больше не пугала Эмму, наоборот, казалась обаятельной.
— Увидев, как ты справилась с луком сегодня, готов поспорить, что сердце мужчины никогда не будет в полной безопасности, покаты рядом.
— Возможно, поэтому твой кузен так хочет поскорее избавиться от меня, — беспечно ответила Эмма; надеясь скрыть нотки горечи в своем голосе. — Почему ты не празднуешь это там, внизу, вместе с ним? Он, наверно, вне себя от радости. В конце концов, граф намерен выполнить его заветное желание.
— Тем не менее ни мне, ни кому-то из парней он не расскажет, что это такое. И это совсем не похоже на Джейми — хранить от меня секреты.
— Может, у него впервые в жизни появился секрет, который стоит хранить.
— Мы бы ничего для него не пожадничали, — признался Бон. — Он слишком многим пожертвовал ради нас. Знаешь, он всегда был умным парнем, таскал книги, хотя был еще недостаточно взрослым для этого. Он мог бы остаться там, в Лоулэнде, и заработать свое состояние, как истинный джентльмен. Но когда он услышал о болезни деда, вернулся сюда. Чтобы позаботиться о нас. Позаботиться обо всех на этой горе, чья жизнь всегда зависела от Синклеров. — Бон помедлил, словно хотел сказать что- то еще. Еще больше, но потом опустил голову и уставился себе под ноги. — Просто я пришел сказать тебе, что мне очень жаль, что мы разрушили твою свадьбу. И я надеюсь, Что вы с графом будете… — Он покашлял, явно пытаясь выдавить из себя слова. — Будете очень счастливы вместе.
— Спасибо, — прошептала Эмма, чувствуя, как перехватило горло.
Больше она уже не могла сказать ни слова ему в ответ.
Когда Бон спустился вниз и оставил Эмму одну, она опять повернула лицо к луне и посмотрела на нее полными от слез глазами, отчего казалось, что луна в небе дрожит. Девочка, которая смотрела на эту же луну из окна своей спальни, теперь казалась ей абсолютной незнакомкой, наивным ребенком, который верил, что настоящего мужчину отличает красноречие и превосходный покрой камзола.
Как ей завтра ехать назад с людьми графа и притворяться, что она по-прежнему та маленькая девочка, которая никогда не знала поцелуев Джейми, никогда не чувствовала, как тает ее тело от жаркого желания этого человека обладать ею? Как она может радоваться украшениям, мехам и золоту, и даже детской, в которой полно детей, зачатых не от любви и страсти, а от отчаяния и долга?
После того как ее тело и сердце ожили от прикосновений Джейми, как можно ночь за ночью лгать и притворяться в гнетущей тишине, когда граф, взобравшись на нее, будет ворчать и стонать, а она будет сжимать зубы, лишь бы не закричать от неприязни? Особенно теперь, когда она знает, что он вовсе не тот добрый старик, за которого себя выдает, а возможно, даже убийца, и довольно безжалостный, если убил собственного сына за то, что тот осмелился полюбить не ту женщину.