Соблазнённый
Шрифт:
Надеюсь.
При мысли об отъезде тревожное чувство охватывает мою грудь.
Я отодвигаю простыни.
Сегодня у меня выходной в кофейне, так что я просто уютно устроюсь в постели и почитаю некоторые из своих заданий для юридического университета.
Возможно, я прилетела сюда и привязалась к социопату, который по-прежнему настаивает, что не социопат, но у меня есть мечта, от которой я никогда не откажусь.
Защищать беспомощных людей, которых обманывают, — вот к чему я стремлюсь. Я собираюсь предать их обидчиков земле.
Какое
Зачем ему понадобилось рассказывать мне о своем тяжелом детстве? Теперь я буду так искренне видеть в нем все самое лучшее.
Что, возможно, и было его планом с самого начала.
Чертов ублюдок.
Я быстро принимаю душ, потому что тело требует кофе. Я не беспокоюсь о том, чтобы надеть одежду. Просто оборачиваю полотенце вокруг тела, позволяю мокрым светлым волосам упасть на плечи и шагаю по коридору.
Не хочу драматизировать, но утренний кофе — как воздух.
Квартира Доминика огромна, но не настолько, чтобы соперничать с особняком, построенным папой. В конце концов, мы говорим о квартире, а не об особняке.
В ней четыре спальни. Одна из них — его кабинет. Я несколько раз пыталась проникнуть туда, но он заперт, и ключ есть только у Дома. Я задавалась вопросом, не хранит ли он там трупы, и однажды принесла ему выпить. Выглядело все как обычный офис. Что немного разочаровало. Мне не нужны были трупы, но я была заинтригована тем, что он создал, когда был наедине с собой. Его мозг настолько завораживающе закручен, уверена, из него выходят невообразимые вещи.
Возможно, это его исследования. Я рада, что он направляет эту разрушительную энергию на что-то хорошее.
Я с визгом останавливаюсь на пороге просторной кухни.
Доминик.
Он в черных трусах-боксерах. Мышцы его спины напрягаются, когда он поворачивается к плите.
Вихри от татуировки «No Regret» (прим. «Без сожалений») расходятся по его спине и плечам. Вся моя тяга к кофе почти сходит на нет.
Доминик вызывает большее привыкание, чем кофе. Ха. Никогда не думала, что какой-то человек может быть важнее моего волшебного кофе.
Что он вообще здесь делает? Он каждое утро выходит на пробежку и обычно сейчас был бы уже в лаборатории.
Не то чтобы я жаловалась. То есть, я вижу все эти мускулы, от которых текут слюни. Жаловаться просто кощунственно.
Я стою и любуюсь его задом. От одного только вида у меня между бедер начинает пульсировать.
Он оборачивается, и когда замечает, что я его разглядываю, на его губах появляется лукавая ухмылка.
— Что? — я притворяюсь безразличной и направляюсь к кофеварке. Он всегда готовит её для меня. — Ты такой сногсшибательный, это несправедливо.
Он на секунду задумывается, посыпая яйца солью.
— Почему несправедливо?
—
Он потирает нижнюю губу указательным пальцем.
— Может, мы становимся теми, кто мы есть, потому что у нас есть эта упаковка.
Я наливаю кофе в свою кружку, на которой написано «La vie commence apres la premiere tasse de cafe» (с фр. Жизнь начинается после первой чашки кофе) — это единственная посуда, которую я привезла из Франции. Она старая и немного великовата, но это драгоценный папин подарок с тех пор, как я пристрастилась к кофе.
Я делаю паузу, обдумывая слова Доминика. Так как я не наполнила свой организм кофе, у меня нет настроения шутить раньше времени, поэтому я просто прекращаю.
Доминик, как придурок, ухмыляется, сообщая о своей победе, когда мы садимся друг напротив друга за обеденный стол.
Вокруг нас витают ароматные запахи. С завтраком он постарался на славу сегодня. Джем, мармит (прим. — питательная паста для бутербродов), яйца и даже бекон. Все выглядит аппетитно, но не больше, чем полуголый мужчина, смакующий яичницу. Локоны его всклокоченных темно-каштановых волос падают на лоб. Сегодня он выглядит довольно ручным, если не считать усталости.
Он похож… на самого себя.
Меня охватывает головокружение. Я думала, что нахожусь выше всех подростковых эмоций, но оказалось, что рядом с Домиником мои гормоны ведут себя чертовски громко и требовательно.
Я делаю глоток из своей кружки, чтобы не наброситься на него. Горький черный кофе — самый райский вкус на свете. Я закрываю глаза и тихонько стону.
— Что мне сделать, чтобы стать этим кофе?
Мои глаза распахиваются, и я чуть не выплевываю полный рот кофе.
Доминик с довольным видом наблюдает за мной, доедая яичницу.
Что ж, можно играть вдвоем. Я изображаю насмешливый тон:
— Могущественный Доминик опустится до уровня простого кофе?
— Эй, если ты зависишь от меня и можешь начать свой день только после меня, то я не против.
Мои пальцы крепче сжимают кружку с кофе. Он выглядит невозмутимым, даже расслабленным, но я не уверена, имеет ли он это в виду или просто издевается надо мной, как обычно.
Я не хочу возлагать большие надежды на то, что он их разрушит, поэтому я уклоняюсь.
— Тебе стоит попробовать кофе, он такой вкусный.
— Вы, французы, так помешаны на кофе, что это просто смешно.
— А вы, англичане, так одержимы чаем, что это более чем нелепо, — отвечаю я.
— Вы выпиваете шестьдесят целых и две десятых миллиарда чашек в год. Это безумие.
Он пожимает плечами, как будто это не имеет значения.
— Я не любитель чая.
— Я заметила. Ты аномалия.
Он снова пожимает плечами. Только на этот раз ему определенно все равно.