Соблазнить герцогиню
Шрифт:
Именно тогда он и решил, что должен написать стихи. И почему-то вбил себе в голову, что Шарлотта снова полюбит его, если у него получится. Это походило на наваждение, но он никак не мог отказаться от своей безумной идеи. Филипп сжег свою первую стихотворную попытку, но раз за разом снова пытался хоть что-то написать. В конце концов, он решил: пусть стихотворение будет ужасным, главное – написать его. Возможно, Шарлотта, прочитав то, что он напишет, поверит в его любовь.
Но если неоднократные попытки написать стихи и научили его
Взглянув на свои руки, Филипп проворчал:
– Проклятые чернила… – И, вытащив из кармана носовой платок, стал вытирать чернила с пальцев.
Настроение у него было отвратительное, хотя ему следовало бы радоваться. Ведь день прошел весьма успешно, и было очевидно, что Шарлотта стала относиться к нему гораздо лучше. Теперь, когда она разговаривала с ним, в голосе ее проскальзывали даже нотки нежности, чего прежде он, конечно же, не замечал. Да и смотрела она на него совсем иначе – во взгляде ее были смущение и неуверенность, хотя она и пыталась делать вид, что ее совершенно ничего не волнует. Но он-то видел, что Шарлотта очень волновалась. И было ясно, что именно он – причина этого волнения.
Разумеется, и сам он сильно изменился, но в этом не было ничего удивительного. Ведь не мог же человек любить Шарлотту так, как любил ее он, оставаясь прежним.
Однако приходилось признать, что раньше, все эти последние три года, он и впрямь относился к ней ужасно – в этом Шарлотта была права. Более того, он и сейчас был не до конца искренним с ней – этого также нельзя было отрицать. Но Филипп ничего не мог с собой поделать… Он хотел завоевать ее любовь, и был убежден, что эта цель оправдывает средства.
К сожалению, Шарлотта, даже несмотря на изменившееся отношение к нему, по-прежнему стремилась к разводу и постоянно об этом напоминала.
Но не мог же он и впрямь с ней развестись… Ведь он же не собирался ее отпускать.
С другой стороны, если он ее не отпустит, если не сдержит слово и нарушит их договор… О, тогда она по-настоящему его возненавидит! И тогда ненависть, которую он чувствовал все эти три года, покажется ему всего лишь легкой неприязнью. Ведь получится, что он в очередной раз обманет ее, не так ли?
О Господи, какой же он, Филипп, эгоист. Ведь он и сейчас думает только о себе…
Да, он думал о себе, но только потому, что не мог без Шарлотты. Он хотел постоянно видеть ее, хотел слышать ее голос всю оставшуюся жизнь, – пусть даже она никогда его не полюбит. А вот если с ней расстаться… О Боже, он не сможет жить без нее.
Филипп со вздохом отбросил платок и уставился на свою руку, вернее – на обручальное кольцо, к которому когда-то относился с пренебрежением. Пальцы его все еще были в чернилах, и поэтому казалось, что кольцо блестит гораздо ярче.
«Нет-нет, все у
Подобрав сломанное перо и испорченный носовой платок, он бросил их в корзину для бумаг. Корзина же, до краев наполненная листками, казалось, насмехалась над его творческими муками.
Немного помедлив, герцог выдвинул ящик стола и достал еще один лист бумаги, а также новое перо. Обмакнув перо в чернильницу и склонившись над листком, он пробормотал:
– Ее душа… Впрочем, нет, не годится. Яркий свет ее души…
Тут раздался стук в дверь, и Филипп, решив, что стучит дворецкий, прокричал:
– Заходи же! – снова склонившись над столом, он продолжал: – И свет ее неистовый влечет меня…
– Я всегда задавалась вопросом: чем ты тут занимаешься?- послышался вдруг голос Шарлотты.
Филипп вздрогнул и поднял голову. Перед ним действительно стояла Шарлотта. Но почему?… Ведь она же никогда сюда не заходила…
Придав своему лицу бесстрастное выражение, герцог ответил:
– Видишь ли, дорогая, хозяйственные дела требуют… – Он умолк, в изумлении уставившись на жену.
Шарлотта же, облаченная в красный атласный халат, медленно пересекла комнату, чуть покачивая бедрами. Остановившись неподалеку от стола, вскинула руки и начала вытаскивать из волос заколки.
Филипп смотрел на нее, словно загипнотизированный, смотрел, затаив дыхание. Шпильки же одна задругой падали на ковер…
Наконец волосы волнами рассыпались по ее плечам, а несколько прядей упали ей на грудь. Эти чудесные волнистые волосы могли бы сами по себе соблазнить его, – но ведь было еще все остальное!…
– Ты снова назвал меня «дорогая»? – Шарлотта взглянула на него с упреком.
– Да, конечно. Но почему…
– Кажется, ты забыл, – с улыбкой перебила Шарлотта. – Как ты обещал меня называть?
Филипп тоже улыбнулся.
– Шарлотта. Только Шарлотта. Теперь вспомнил. Но скажи, почему ты… – Он судорожно сглотнул. – Что ты тут делаешь?
Жена пристально смотрела на него. Пальцы же теребили поясок халата, и казалось, что ее что-то очень смущало.
Молчание затягивалось, и Филипп уже собрался повторить вопрос, но тут она вдруг спросила:
– Ты любишь меня?
Сердце Филиппа болезненно сжалось. «Похоже, она так никогда и не простит меня», – промелькнуло у него.
Он со вздохом кивнул:
– Да, конечно…
Шарлотта покачала головой:
– Если любишь, то скажи об этом.
Филипп на мгновение потупился, взглянув на перо, которое все еще держал в руке. Затем, глядя жене прямо в глаза, отчетливо проговорил:
– Я люблю тебя, Шарлотта.
Она вдруг тихонько всхлипнула и отвернулась на несколько секунд. Потом снова на него посмотрела, и теперь уже на губах ее играла чарующая улыбка.