Соблазнитель
Шрифт:
– Привэт тэбэ, дэвушка, – выдохнул он, – пажаласта, нэ уходи.
– А что? Здесь стоять? – усмехнулась она.
Душа нарывала от горя, но в теле заложены были все эти инстинкты, которые и защищают нас, женщин, а всех остальных на земле укрощают.
– Не здесь же стоять, – повторила она. – Я ключ потеряла. Не знаю, что делать.
– Гулять тада нада, – сказал ей Ислам. – Ты, дэвушка, любишь гулять или нэт?
Она повела в удивлении плечами, но взгляд ее вспыхнул:
– Гулять так гулять!
Они
– Вера-а-а! – пронзительно крикнула Лина Борисовна. – Куда-а-а ты? Ве-е-ернись!
Вера задрала голову. Влюбленный Ислам с восхищеньем заметил, насколько прозрачным вдруг стало на солнце ее очень тонкое девичье горло.
– Ну что ты орешь! Все равно не вернусь! – сказала она, помахав ей ладонью. – Приду ночевать я, приду, не волнуйся!
И не обманула: пришла ночевать. Они ждали обе: и мама, и бабушка. И обе сидели на стульях, как куклы. Она посмотрела сухими глазами. Пошла сразу в ванную и затаилась.
– Лариса! – сказала вдруг Лина Борисовна. – Ведь ты Переслени не вылечишь! Хватит. Увы, медицина бессильна, Лариса. Светила – и те от него отказались. Мы сделали все, что могли. Мы пытались. Его пора бросить! Как тряпку. Да, тряпку.
Лариса Генриховна вздрогнула всем телом.
– Пора, Лара, время не ждет. Мы ведь Верку вдвоем не поднимем. Нет сил. Да и средств на то, чтобы Верку поднять, тоже нету. Тебе нужен сильный и добрый мужик. Тебе нужен, доченька, Ванька Аксаков.
– Зачем он мне нужен? – спросила Лариса.
– За тем же, за чем Переслени. Ты, Лара, похожа на драную кошку. Куда красота твоя делась? Не знаю. Наверное, твой вурдалак ее выпил. Один только Ванька и не замечает. Пока не прозрел, нужно брать за рога.
– О чем ты сейчас? – прошептала Лариса. – Какие рога? Речь идет о ребенке.
– Ей нужен отец. Без отца не подымем. А твой Переслени? Какой он отец?
Лариса молчала, сидела, понурившись.
– Ведь я наблюдаю, – сказала ей мать. – Ты даже сейчас об одном беспокоишься! «Как там Переслени? Где мой Переслени? С кем мой Переслени?» А что до ребенка, так ты же…
Она замолчала. Ребенок, предмет их тяжелого спора, явился из ванной в махровом халате и белом,
– О чем вы тут шепчетесь? Ищете маме опять жениха? Или, может, нашли?
– Какого еще жениха? Не груби мне, – сказала Лариса. – Ты все-таки думай. Аксаков сказал, что пришли результаты. И мозг твой в порядке, и нет отклонений. Аксаков сказал: «Никаких отклонений».
Вера громко фыркнула:
– Ну, дядя Ваня! Надел ведро на голову, опозорил, теперь говорит: «Никаких отклонений». Тогда я пойду.
– Что-о-о? Куда ты пойдешь? – И Лина Борисовна встала со стула. – Куда это ты, не спросившись, пойдешь?
– Сиди, мама! Сядь! Ты же сделаешь хуже! Да сядь же ты, мама!
Лариса хотела ее оттолкнуть, но мать не владела собой.
– Любуйся! Вот он – результат! – И, схватившись рукою за левою грудь так, как будто желая себя подоить, как козу, вскричала она и заплакала хрипло: – Сто раз объясняли тебе, идиотке: «Смотри, дочь упустишь!» А ты – к мужику! Отец твой, покойник, тебя умолял…
– А! Ты о дедуле, бабуля? – спросила вдруг Вера. – А знаешь, что он ведь тебя не любил? Он мне говорил, когда мы с ним гуляли…
Зрачки у бабули расширились сразу.
– Что он говорил?
– Говорил: «Не люблю». «Бабулю твою не люблю», – говорил.
Лина Борисовна опустилась на стул и закачалась из стороны в сторону, как дерево, сломленное грозой, качается, прежде чем рухнуть на землю.
– Поплачь, легче будет, – сказала ей внучка. – И ты поплачь, мама. И ты натерпелась.
Она смотрела на них насмешливо, но голос ее потеплел, словно эти родные ей женщины были детьми, и ей, взрослой, умной, всего нахлебавшейся, сейчас было жаль их.
– Ты только не ври, – прошептала Лариса. – Не ври мне сейчас. Ты скажи, что с тобой?
– Со мной? Ничего. Спать ужасно хочу, – ответила Вера. – Контрольная в школе была. А потом я гуляла.
– Что значит: гуляла? И с кем ты гуляла?
– Гуляла, и все. Мне ведь скоро пятнадцать. Сегодня какое? Ну, да: через пару недель. Справлять-то мы будем? Давайте у папы. Пусть он мне дубленку подарит, а то…
– Я знала, что ты вся в него! Вся в него! Теперь вы меня мучить будете оба!
– Кому ты нужна, мама, чтоб тебя мучить? – устало вздохнула строптивая Вера. – Ведь я говорю, что мне лучше уйти…
Потная и растрепанная Лина Борисовна, которая вот уже лет сорок пять учила, как жить, всех подруг и племянниц, соседок племянниц, подруг их соседок и даже четвертую злую жену племянника Коли, который все время менял своих женщин, – потная и растрепанная Лина Борисовна вдруг изо всей силы обхватила Веру худыми руками и намертво, так, что сама задохнулась, прижала к груди.