Соблазнитель
Шрифт:
– Пойдем, Николаша, пойдем! – сказала жена Погребного.
Она улыбнулась и всем показала свои желтоватые рыхлые десны. Его затошнило от них. Эти десны напомнили ряженку. В коридоре Вера обняла его. Она обняла его грустно, спокойно, похоже на то, как его обнимала когда-то жена, когда он волновался.
– Не бойся, – шепнула она.
– Нет, я не боюсь, – сказал он. – А вернее, не слишком боюсь. Но ты вот представь себе, что человека сажают в тюрьму. По ошибке сажают. И он сидит в камере вместе с убийцами. И каждую ночь ему снятся
– Не знаю, – произнесла она. – Я не знаю.
– Мне кажется, что раз все это случилось, его уже и наказали. Он разве забудет об этом? И разве к нему не вернутся все эти кошмары?
– Но время же лечит. Все так говорят.
– Ты не поняла меня.
Вера вдруг вспыхнула.
– Всегда про себя, про себя, про себя! Ты слишком боишься всего! Ты точно такой же, как папа! Он тоже всегда говорит про себя! Ему всегда страшно, и плохо, и больно, и жить он не хочет, и это, и то! А рядом ведь мама! А маме что делать?
– Садись. Я тебе почитаю.
– Ты любишь меня? Или больше не любишь? – спросила она.
– Нет, конечно люблю, – ответил он ей и слегка усмехнулся.
– Зачем ты такой…
– Ну, какой я? Какой?
– Я думала, что очень честный, но это, конечно, неправда. Ты просто жестокий.
Андрей Андреич удивленно посмотрел на нее. Ему вдруг пришло в голову, что и Елена, от которой он ничего не скрыл, тоже обвиняла его в жестокости.
– Давай я тебе почитаю, – сказал он. – Послушай вот это: седьмая глава.
«Когда Левицкий возвращался в бурых пятнах чужой крови – расстреливать приходилось много, – никто уже ни о чем не спрашивал, ему просто подавали списки, – Светлана ждала его. Старый слуга вносил три зажженных высоких свечи.
– Ты здесь? Подойди, расстегни-ка мне платье, – просила она. – Где ты был? Убивал?
И он шел за нею в их новую спальню. В глаза ему сразу бросался букет, который ей кто-то всегда присылал с одною и той же запиской «Я вас…», потом – отражение в зеркале. Женщина стояла не двигаясь и раздраженно смотрела на то, как он входит.
– Я грязный. Позволь, я умось.
– Не стоит.
Тогда он бросался к ней и обнимал, обхватывал сзади, и руки дрожали. Спина была шелковой, очень горячей».
Коротко, но сильно, по-хозяйски, позвонили в дверь. Бородин посмотрел на Веру. Она ответила ему расширенным взглядом. Он открыл. На пороге стоял милиционер в сопровождении инвалида Погребного на костяной ноге, его жены и незнакомого человека в зимней ушанке.
– Пройти разрешите, – вежливо сказал милиционер, – сигнал поступил: непорядок у вас.
– Какой
Милиционер увидел Веру.
– Вот эта, – сказал Погребной. – И дня не проходит. Все время здесь шастает.
– Моя ученица, – сказал Бородин. – Готовится в литературный.
– Ну прям ученица! – пропела Евгения.
– Хозяин квартиры кто? Вы? – негромко спросил милиционер. – Ваш паспорт, пожалуйста.
Бородин протянул ему паспорт.
– А ваш паспорт, девушка?
– Я паспорт с собой не ношу, не привыкла, – она закусила губу, – поэтому паспорта нет.
Евгения вскрикнула, словно была не женщиной в грязном и мятом халате, а птицей, внезапно подстреленной в небе.
– Так мы ж говорили… А вы нам не верите!
Милиционер поскреб подбородок.
– Вы чем занимаетесь здесь?
– Занимаемся? – Лицо его было застывшим, как маска. – Готовлю ее к поступлению в вуз.
– Кровать, разрешите спросить, почему у вас, так сказать, среди дня не заправлена?
– Живу в холостяцком режиме. Хочу отдыхаю, хочу ночь не сплю.
– Не вижу причины мешать. Занимайтесь. Но если еще раз поступит сигнал, придем и проверим.
После их ухода Андрей Андреич отошел к окну и вжался в стекло неподвижным лицом. Она накрутила пушистую прядь на свой очень тонкий и длинный мизинец.
– Ну, что ты молчишь? – прошептала она.
– Сама понимаешь.
– Ты бросишь меня?
Он ей не ответил. Стоял и смотрел, как гаснет закат, как темнеют деревья.
– Ты бросишь меня? – повторила она.
– Мне нужно побыть одному. Не сердись.
– Скажи, почему? Почему не со мной?
– Ну, нужно, и все.
– Не бросай меня, слышишь!
– Не брошу.
– А знаешь, – шепнула она, – ты больше меня не увидишь.
– Увижу.
Глава V
Тогда она хлопнула дверью. Он видел, как Вера бежала к метро. Ее волосы еще выделялись своей желтизной среди всего серого, темного, грязного.
Бородин выключил компьютер и задернул занавеску. В комнате стало почти темно, как будто наступил вечер.
Мне хочется домой, в огромностьКвартиры, наводящей грусть.Войду, сниму пальто, опомнюсь,Огнями улиц озарюсь… [6]Он бормотал эти строчки и чувствовал, что страх, стиснувший его изнутри, постепенно утихает. Но как только строчки оборвались, страх вернулся и принялся нарастать с неудержимой силой.
6
Б. Пастернак. Волны.