Собор без крестов
Шрифт:
— Вам здорово повезло с этими покупками, а главное, хозяин их продал почти задаром.
— Вы правы, а поэтому я его пробел восполняю продажей своей покупки в Америке. Если желаете приобрести у меня какую-нибудь вещь кисти известных вам художников, то я приглашаю вас к себе домой, — вручая господину Швартану свою визитную карточку, предложил Лесник.
— Я бы с удовольствием приобрел у вас одну, ну от силы две картины, но ее мне не перевезти через границу.
— Я свободно провожу, — небрежно солгал ему Лесник, — и мог бы вам привезти одну-две картины, но, возможно,
— Вот именно, — согласился с ним господин Швартан.
— Вы занимаете такой пост. Неужели у вас нет друзей в своем посольстве, которые по-дружески согласились бы купленные полотна переправить к себе домой с дипломатической почтой? Вы же не воруете картину, а, купив у законного ее владельца, переправляете к себе домой. Я знаю своих нескольких клиентов, которые поступили так, как сейчас сказал я.
Выслушав перевод Ларисы, Швартан произнес:
— Действительно! — Но дальше развивать свою мысль не стал в этом плане, возможно, его откровение сдерживало присутствие Ларисы. — Я не спросил у вас причины вашего визита, — задумчиво сказал он Леснику.
— Мой банковский счет из-за покупок картин похудел, а поэтому мне приходится его пополнять.
— Четыреста тысяч долларов вашего перевода мы получили, — уведомил Лесника г-н Швартан.
— Я еще хочу добавить к тому, что положено, четыре с половиной миллиона долларов, — небрежно сообщил Лесник.
— Четыре с половиной миллиона долларов? — переспросил Швартан. — Отлично. Как вы будете вкладывать, наличными или чеками?
— И чеками, и наличными, — пояснил ему Лесник.
Повторилась прежняя процедура: г-н Швартан пригласил к себе в кабинет служащего, который подсчитал наличные деньги. Их оказалось два с половиной миллиона долларов. После чего служащий сказал:
— Позвольте мне удалиться с чеком, я созвонюсь с банком, выдавшим его, чтобы проверить и подлинность чека, и платежеспособность банка.
— Ради Бога, конечно, обязательно надо это выполнить. Я попросил управляющего банком, чтобы он постарался в это время находиться у себя, чтобы ответить на интересующие вас вопросы.
Пока чиновник, удалившись, заполнял его чековую книжку, г-н Швартан поинтересовался у Лесника между делом:
— Кроме купли и продажи антиквариата, вы имеете какое-либо дело?
— Конечно! — важно произнес Лесник. — Практически я являюсь владельцем кислородного завода, в котором всего лишь двадцать процентов акций принадлежит моему компаньону мистеру Корвину Фостеру, помните, я тогда приезжал вместе с ним к вам, и мы ездили втроем домой к сотруднику американского посольства мистеру Робертсу, где вы смотрели мои картины, но, как говорится, мы с вами в цене не сошлись.
— Как же, помню! — согласился с ним г-н Швартан. — Если не секрет, то на какую сумму вами было выпущено акций?
— На пятьсот миллионов рублей, а хотелось бы, чтобы это было в американских долларах.
— Я скажу, что и эта цифра внушительна, — заверил его г-н Швартан.
Минут через пятнадцать возвратившийся
— Чего ты перед ними распинался? — спускаясь по ступенькам из здания банка, удивленно спросила Лесника Лариса.
— Да потому, что он принял от меня кучу денег в банк и не поинтересовался, где я их заработал, каким трудом, какой сделкой. Он знает, что у меня куча дорогих шедевров, но я-то картины не продавал. Ты же знаешь, как эти бабки нами заработаны, — напомнил он ей.
— Ох и лиса ты у меня! — восхищенно воскликнула Лариса, игриво толкнув его в бок.
— Нет, дорогая, ты лиса, а я большой старый лис, — поправил ее Лесник.
Целый день они знакомились с Веной, ее достопримечательностями. В покупках Лесник Ларису не ограничивал, но все, что она хотела приобрести, покупал в два раза больше, так как надо было Альбине показать, что вдали от нее он думал о ней.
С такой неизбежностью Лариса была вынуждена мириться, так как понимала, что из-за нее Виктор мог бы бросить Альбину, но из-за своих детей, ради их будущего и благополучия, он не имел права вольно распоряжаться собой. Другой человек в такой ситуации поступил бы иначе, но этого ожидать от Лесника было бесполезно, да и сама Лариса этого тоже не хотела. Она так его любила, что жила его интересами и помыслами, а поэтому противоречий в этой части между ними не было.
Отдыхая в купе поезда, спешащего из Вены в Москву, Лариса, предвидя предстоящую разлуку с Лесником, как бы размышляя вслух, выдохнула из себя:
— Витя! А я ведь тебя люблю по-настоящему.
— Я тоже! — с грустью в голосе, задумчиво произнес он.
— Спасибо за признание, но я сейчас не о тебе говорю, а о себе. Вот приедем мы в столицу, и ты упорхнешь от меня в свое Тузово. Что мне одной делать в этой холодной, многолюдной, но чужой для меня Москве? Я, наверное, ее брошу к чертовой матери и перееду жить к тебе в Тузово, куплю там дом. Тогда мы чаще будем встречаться, ты чаще будешь звонить мне по телефону. В крайнем случае я и сама могу со стороны всегда посмотреть на тебя, твоих детей. Они мне дороги, хотя бы потому, что в них есть твоя частица.
Положив ее голову себе на руку, Лесник выдавил из себя:
— Мне будет так очень трудно жить. Я же не могу разводиться.
— И не надо. Живи, как живешь, а я буду довольствоваться теми крохами счастья, которые будут падать со стола твоей жены.
— Тебе так тоже будет нелегко жить, — сделал он вывод.
— Конечно, Витя, я обворована в любви и ласке, так как мне приходится ее делить с другой женщиной, но я по-своему счастлива. Есть женщины, прожившие замужем всю жизнь, но так и не понявшие, что такое любовь, не постигшие того счастья, какое испытала я с тобой. Выпитого напитка мне надолго хватит, а там незаметно старость подойдет. — Расплакавшись, Лариса долго не могла успокоиться, а успокоившись, неожиданно спросила у Лесника: — А может быть, постричься и пойти в монахини?