Собор памяти
Шрифт:
Леонардо, Куан и калиф наблюдали, как люди Хилала встретили приземлившегося мальчика, быстро сняли с него упряжь и крылья и повели к тайному входу в замок.
— Я спущусь и поговорю с солдатами, — сказал Кайит Бей. — Подобно Моисею. В конце концов, они только что видели чудо. — Он повернулся к Куану. — Однако я задел тебя тем, что использовал машину маэстро.
— Повелитель, я...
Однако калиф не дал ему договорить.
— Хотя Хилал и старался произвести впечатление этим метанием снарядов с высоты в мою армию, я всё же склонен высоко ценить твоё творение. Твои летающие машины могут унести больше смертоносных снарядов и сбросить их на головы врага.
Леонардо хотел было сказать калифу, что,
— Но моими шарами трудно управлять, повелитель, — сказал Куан. — Они отданы на милость ветра, чего не скажешь об изобретении Леонардо.
— Зороастро, — поправил Леонардо.
— А, — сказал Кайит Бей, — так ты отдаёшь должное предателю. Приятно видеть, что ты почитаешь мертвецов.
Леонардо пропустил мимо ушей реплику калифа.
— Машины Куана можно привязать к земле, и тогда с высоты мы сможем следить за передвижениями войск Великого Турка. Тогда не будет иметь значения, трудно ли ими управлять.
— Хорошая мысль, — сказал калиф.
— Эта мысль не моя, повелитель. Похвалу заслужил Куан.
Китаец пронзительно глянул на Леонардо, которому эта идея, разумеется, и принадлежала на самом деле — но покорно принял похвалы калифа.
— Итак, маэстро, — сказал калиф, беря Леонардо за плечо, — любишь ты меня или ненавидишь за то, что я отнял жизнь у твоего друга и предателя?
Леонардо ничего не сказал, но в воздухе повисло ощутимое напряжение.
— Так любишь или ненавидишь? — настойчиво повторил калиф.
— И то и другое, — сказал Леонардо после мгновенной паузы, и калиф, похоже, остался доволен, потому что не убрал своей руки.
И Леонардо мог бы поклясться, что Куан вздохнул с облегчением.
Этой ночью Кайит Бея разбудил посланец, прибывший от самого Уссуна Кассано. Персы потерпели сокрушительное поражение на берегах Евфрата ниже Эрзикана; но они отступили и всё ещё сражаются с армией Мехмеда, что, согласно словам посланца, «всё равно что биться с самим морем».
Несколькими часами позже уже шли приготовления к скорому маршу, который должен был привести армию мамлюков мимо северных границ Египта, через Киликию и Великую Армению — в Персию.
Часть четвёртая
FORTUNA
Фортуна слепа.
Отсюда эти слёзы.
О, странные события, подобных которым
ещё не бывало в мире.
Глава 26
РАДИ ГЛАЗ... ДЖИНЕВРЫ
Я увидал, взглянув по сторонам,
Что подо мною озеро, от стужи
Подобное стеклу, а не волнам.
В этом (то есть в описании окрестностей Ада)
гениальное изобретение Данте весьма нам
полезно. Я имею в виду разделение наказаний
согласно природе грехов.
Дни миновали без отдыха.
Войско двигалось вперёд, а между тем по всей стране прокатились призывы к оружию. Из одной колонны в двадцать тысяч человек мамлюки калифа разрослись
Даже Леонардо был охвачен всеобщим возбуждением, ибо это было уже не войско, а целый город на марше — как если Каир или Флоренция вдруг стронулись с места. В лагере насчитывалось восемьдесят тысяч шатров, а костров горело столько, что в чистом небе они казались отражениями звёзд. Невозможно было определить, насколько увеличилось войско с добавлением новых колонн, ибо люди толпились и теснились везде, испускали газы, потели, сыпали ругательствами; ночами ёрзали на шлюхах и предавались азарту, на марше сетовали на тяготы пути или восторженно кричали, молились, когда муэдзин призывал их опуститься на колени — гигантский прожорливый рой, затемнивший окрестности, точно стая перелётной саранчи. Все до одного они горели фанатическим религиозным жаром. Казалось, они сумели постичь труднейшую философскую проблему, которая была не по плечу Леонардо и его друзьям: что Айше есть триединство Бога, пола и государства. Они обожествляли идею Айше и на марше однотонно взывали к ней, непрерывно выкрикивая одно и то же: «Mun shan ayoon Aisheh».
Ради глаз Айше.
Великая красота, глаза Аллаха, дыхание Корана, средоточие духа.
Войско шагало без сна, шло в темноте, подобно гонимому ночью стаду, а днём прибавляло ходу, словно новые силы вливались в него с солнечным светом, с видом гор, долин и белого песка; войско двигалось на север по полям, заросшим чертополохом, через горные перевалы и ущелья, скользкие от влаги, через ручьи и пашни, и туманные горы, пахнувшие сыростью, как волчья шкура, через Ам ман, Аджлун — к Эски Шаму, что был караван-сараем, местом сбора караванов с пряностями. Эски Шам был также святым местом — именно там дервиш Бахира пророчествовал Мухаммеду, и пророк узнал, что его божественная миссия завершится успехом.
Там, в Эски Шаме, наёмная конница Кайит Бея — бандиты, которые в качестве платы получали только то, что награбили, и умели лишь жечь, разорять и убивать — изрубили на куски святого муллу, прямо в мечети, когда он читал Коран. Кайит Бей успел остановить их прежде, чем они предали огню весь город, велел отрубить вожакам кисти рук и повесить обрубки на шею. Он молился и постился в злосчастной мечети, уплатил имаму крупную сумму и сделал богачом всех до единого жителей города.
Тем не менее это было дурное предзнаменование. Леонардо сам прижёг раны тем, кому обрубили руки, потому что медики Кайит Бея отказались лечить их. Куан тоже не стал помогать им. Что бы ни сделал Леонардо, эти люди всё равно умрут — не от горячки, так от ножа правоверного. И они действительно умерли через считанные часы; а Леонардо скакал рядом с евнухом Хилалом и Бенедетто — Бенедетто, который стал совершенно другим, незнакомым, — и клевал носом, задрёмывая лишь на мгновенье, но неизменно впадая в глубокий сон, который упорно возвращался, стоило Леонардо вновь поддаться дремоте, в сон, который был так же реален, как жаркий ночной воздух и солдаты, обливавшиеся потом и испускавшие газы.