Собор памяти
Шрифт:
Леонардо вспоминал Тисту.
Ангела, который кричал и падал...
Оружейная мастерская Зороастро располагалась в доме о девяти куполах, близко к базарам, чтобы можно было без хлопот закупать всё нужное, и недалеко от Цитадели, под охраной её солдат. Базары сами по себе были городом с крытыми улицами, где толпились феллахи и бедуины. Здесь пахло мылом, духами и табаком, печёным хлебом, кофе, мочой и отбросами; всё можно было купить на этих крытых узких улицах: металлы, драгоценные камни, ткани, специи, военные припасы, мечи и доспехи, равных которым не было во всём мире, книги, каких никогда не
Bottega охранялась небольшим войском.
Зороастро выбрал для себя настоящий дворец: ворота и внутренние дворики были отделаны мрамором, и даже фонтаны накрыты куполами. По освещённому лампами двору протекал ручей, и ухоженные деревья, какие в представлении Леонардо существовали прежде только на картинах, изображавших рай, образовывали небольшие отдельные парки. Со стороны этот дом скорее напоминал дворец увеселений, пышный и величественный; на перемычке изукрашенной двери дворца была написана старинная арабская поговорка: «Еl ma, wa el khodra, wa el widj el hassan». «Вода, зелень и женская красота — три вещи, что дарят усладу сердцу».
Леонардо шёл за Бенедетто узкими коридорами, по мраморным . мозаичным полам, через комнаты с нишами в стенах, как во флорентийских церквах, комнаты с обитыми шёлком диванами, со множеством зеркал и украшений — пока наконец они не добрались до самой bottega, которая соединялась с домом. В верхнем её этаже были окна, но само здание больше походило на укреплённую крепость, и внутри царил сумрак, словно в пещере. Там были, видимо, и другие помещения, потому что до Леонардо доносились глухие стуки, бряцание и звон — звуки чьей-то работы.
Когда слуги и солдаты зажгли светильни в студии Зороастро, Леонардо с изумлением оглядел эту узкую, но с высоким потолком комнату. Повсюду здесь были машины или их модели, даже потолок не пустовал — на проволоке, подвешенные к крюкам, покоились летающие машины и модели galleggiante, воздушных плотов Куанова изобретения. Там были баллоны, формой напоминавшие сардельку в решетчатой раме; были баллоны с рулём и парусами, как у судов. В сущности, понемногу от всех рисунков Леонардо можно было заметить в этих моделях, что свисали с потолка, как будто уже парили в темнеющих небесах, и в них, и во всём, что было в студии, виден был сам ход мысли Леонардо, словно все эти вещи хранились в его разуме и вот теперь были выставлены для осмотра, дерзко и весело разложены, точно яства на пиршественном столе — для всеобщего обозрения.
Однако Леонардо был потрясён. Потрясён видом планеров, таких же, на каком летал Миткаль — крылатых аппаратов, превращавших мальчишек в ангелов. Неужели и это изобрёл Леонардо? Нет, конечно; но и эти изобретения принадлежали ему. Словно это была bottega Леонардо, а не Зороастро. На полу, на столах беспорядочно валялись листы с заметками, раскрытые или сваленные в груду книги.
Бенедетто пересёк студию и распахнул дверь, что вела в каменный коридор. Шум работающих мастерских стал громче, и Леонардо расслышал шелест и шипение кузницы.
— Здесь много дел, — сказал Бенедетто. — Хилал скоро появится здесь взглянуть, как идут работы.
— У нас будет время вернуться... сюда? — спросил Леонардо.
— Да, можешь остаться здесь на всю
— Бенедетто, что это такое? — Леонардо указал на сооружение рядом с моделью длинноствольной паровой пушки, созданной по одному из его набросков.
То, на что он указывал, представляло собой средство передвижения с двумя колёсами, педалями, рукоятью и сложным зубчатым механизмом.
— Тебе нужно разом заграбастать весь мир, — сказал Бенедетто.
— Но это... мой мир, Бенедетто, — сказал Леонардо, удивляясь собственным словам — ведь ясно же было, что это совсем не так.
— Это был мир Зороастро. — Бенедетто подождал, клюнет ли Леонардо на эту наживку, но тот не поддался. — Он называл эту штуку «конём», — продолжал Бенедетто. — Это устройство вначале предназначалось для того, чтобы двигать его летающие машины. Но у него ничего не вышло.
И Леонардо вдруг осенило, что Зороастро, как видно, хотел соединить зубчатую передачу с пропеллером, как в игрушечных вертушках; и когда у него это не получилось, он пристроил к ней два колеса о восьми спицах каждое и сотворил вот этого деревянного «коня».
— Отчего же это не сработало? — спросил Леонардо.
Бенедетто пожал плечами.
— На эту штуковину садишься, как на коня, и едешь, точно в тележке. Главное, чтобы земля была ровная. Едет она быстро.
Леонардо не смог удержаться от искушения. Он оседлал двухколёсное творение, проверил рукояти и педали и оттолкнулся ногами от пола. Несколько мгновений он ехал успешно, но прежде чем он успел нажать на педали, «конь» потерял равновесие и завалился набок.
— Нужен навык, чтобы удержаться на этой штуке, — с усмешкой сказал Бенедетто. — Но как только привыкнешь, дальше дело пойдёт проще. А теперь я оставлю тебя... в твоём мире. — И с этими словами Бенедетто вышел в коридор. Половина стражников последовала за ним, другая осталась с Леонардо, который смотрел на Зороастрова «коня» и пытался вспомнить последние минуты, прожитые Зороастро в зале пыток. Но то был сон, и всякий раз, когда Леонардо пытался припомнить его, сон изменялся.
В одном сне он убивал Зороастро. В другом — оставлял в живых.
Он поднялся и пошёл следом за Бенедетто, а солдаты последовали за ним.
Опять он был пленником.
И Бенедетто, как он полагал, тоже.
Леонардо обошёл пушечные мастерские, побывал в литейных, где уже царили суета и жар раскалённого металла — и на оружейных складах, где у стен ровными рядами были сложены снаряды, колёсные замки, зажигательные ядра, шрапнельные гранаты, бомбарды и многоствольные пушки. Это была настоящая фабрика, производившая пушки, снаряды и кульверины с колёсными замками; в каждом ряду были пушки одного вида; в каждой груде лежали одинаковые бомбарды и снаряды.
Леонардо попытался завести разговор с мамлюком, который ведал складами, но массивный евнух с жёстким лицом, разряженный в дорогие одежды даже здесь, в жаркой духоте литейных, словно не замечал его.
— Леонардо, это Абд аль-Латиф, — сказал Бенедетто по-арабски. Они шли по складу, выходившему на кузницы и литейные; рабы и солдаты налегали на рычаги нескольких больших подъёмников, а кузнецы и мастера наблюдали, как поднимают тяжёлые кургузые бомбарды и многоствольные пушки на артиллерийские возы, которые затем под охраной вывозили во двор. — Абд аль-Латиф недоверчив, — продолжал Бенедетто уже по-итальянски. — Но он знает, кто ты такой.