Собор памяти

Дэнн Джек

— Но как ты решил её? Я думал, ты спишь.

— Мне был сон, — сказал Леонардо. — Дар поэта Данте Алигьери.

— Он подсказал тебе ответ? — недоверчиво спросил мальчик.

— Именно он, Никко.

— Значит, ты веришь в духов?

— Нет, Никко, только в сны.

Почти весь обратный путь они прошли молча, потому что Леонардо ушёл в себя. Он то и дело останавливался, чтобы сделать запись или набросок.

Уже в городе Никколо спросил:

— Маэстро, ты веришь в сглаз?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Сегодня

на рынке одна женщина сказала, что ты можешь быть колдуном, можешь овладеть душой человека, взглянув в его глаза. Ты это можешь, Леонардо?

— Нет, Никко, — мягко сказал Леонардо. — Не спорю, глаза — это врата души, но никакая духовная сила из них не исходит.

— Я видел, как один из слуг мессера Веспуччи заболел и умер от сглаза, — как бы между прочим сказал Никколо.

— Ты мог и ошибиться.

— Я видел, — упрямо повторил Никколо и вдруг добавил: — Ты не забыл, что мы должны зайти к маэстро Боттичелли?

— Нет, Никколо, я не забыл. Но я должен завершить маленькую Мадонну, прежде чем его великолепие и Симонетта приедут в bottega. После их ухода я навещу Сандро.

— По-моему, ты боишься, мастер, — сказал Никколо, не поднимая взгляда от мостовой.

— Боюсь чего?

— Что маэстро Боттичелли болен из-за тебя. — Никколо выразительно коснулся глаза. — Из-за тебя... и красивой женщины Симонетты.

Глава 6

МОРОК

Околдование есть сила, коя, испускаясь из духа

околдовывающего, проходит в глаза околдовываемого

и призраком проникает в его сердце. Дух, таким

образом, есть инструмент околдования. Исходит

он из глаз лучами, кои сродни ему и несут в себе

духовные свойства. Оттого лучи, исходящие из глаз,

кровью налитых, несут с собою морок духа и порченой

крови, перенося тем заражение в глаза глядящего.

Агриппа из Неттесхайма

Так смятен был я, что лежал полумёртвый, то

ли зря видение, то ли бредя, то ли видя сон наяву,

и мнилось мне, что воистину Купидон отъял

сердце моё от тела.

Рене Анжуйский

Когда Леонардо вернулся в bottega Верроккьо, Симонетта ждала его в студии. Она сидела перед маленькой Мадонной, глядя на неё так пристально, будто хотела расшифровать некую тайнопись. День клонился к закату, и свет в студии казался мертвенно-серым. Когда Леонардо и Никколо вошли, Симонетта оторвалась от картины.

— Ах, милый Леонардо, ты поймал меня, — сказала она. — Я стараюсь запомнить каждый удар твоей кисти. Ты, должно быть, последователь пифагорейцев.

— Почему ты так думаешь? — Леонардо был удивлён, застав её в своей комнате — и так рано. Где может быть Андреа? Симонетта была очень важной гостьей и заслуживала достойного приёма. Он поцеловал протянутую руку. Что-то было не так, но избежать обычного пустословия,

предваряющего серьёзный разговор, он не мог.

— Мадонна, младенец и кошка образуют в композиции треугольник, — сказала Симонетта. — Разве Платон в своём «Тимее» не представляет бессмертную душу как треугольник?

— Прости, если разочарую тебя, мадонна Симонетта, но я не пифагореец... насколько мне самому известно. — Симонетта рассмеялась, а Леонардо продолжал: — Треугольник кажется верной фигурой для композиции этой картины. Быть может, в этом случае бессмертный Пифагор и был прав. Я не мог не рисовать тебя, дабы показать красоту и чистоту души Девы.

— И в не меньшей степени потому, что полотно заказал Лоренцо.

Леонардо не смог удержаться от смеха: она поддразнивала его в самой любовной манере.

— Я знаю, что ты не хотела причинять мне неудобства, но... я не ожидал встретиться с тобой до сумерек. А где же его великолепие? Я думал, он будет сопровождать тебя.

— Он с... — Симонетта оборвала себя и попросила: — Никколо, не принесёшь ли мне вина? Ужасно хочется пить.

Никколо вежливо поклонился:

— Хорошо, мадонна. — Однако прежде чем выйти, бросил на Леонардо недовольный взгляд: Никко терпеть не мог оставаться в стороне от чего бы то ни было.

Когда он вышел, Симонетта по-матерински раскрыла объятия Леонардо, и он опустился подле неё на колени. Она поцеловала его, и он заметил, как она устала и встревожена.

— В чём дело, мадонна? — спросил он.

— Лоренцо с Сандро, как и твой учитель Андреа.

— Но почему? Что случилось? — Леонардо сразу предположил худшее.

— Мы с Лоренцо и Джулиано собирались весело провести день. Они разбудили меня на рассвете, чтобы ехать в Карреджи, а по пути вытащить из спальни Сандро — чтобы мне было с кем поговорить, покуда они будут обсуждать Платона с Иоаннесом Аргиропулосом и Марсилио Фичино. Но, приехав к Сандро, мы сразу поняли, что дело плохо. Bottega его в совершенном запустении. Он завесил все окна так, что свет едва-едва проникает вовнутрь. Его мы нашли в постели. Он явно уже давно ничего не ел, от него остались лишь кожа да кости, и даже запах говорил нам, что он болен. — Она прижалась щекой к щеке Леонардо, и он почувствовал, как она дрожит. Потом Симонетта отодвинулась и продолжала: — Но его глаза... они горели, сверкали. Увидев меня, он отвернулся и пробормотал: «Слишком поздно. Я уже переспал с тобой». Говорил он вполне осмысленно.

— Что бы это значило? — спросил Леонардо.

— Боюсь, он отравил себя фантазиями... обо мне. Я не нуждаюсь во враче, чтобы понять, что он болен любовью. Стоит поглядеть ему в глаза, и всё становится ясно.

— Это, наверное, melancholia ilia heroica, — объявил, входя в комнату, Никколо. Вид у него был взволнованный, щёки горели: он явно подслушивал под дверью. — Меланхолическая лихорадка, вызываемая любовью. Она истощает и тело и дух. Маэстро Тосканелли учил меня таким вещам. Он разбирается и в медицине, и в магии.