Собор памяти
Шрифт:
— Никко, это дело личное, — резко сказал Леонардо.
— Но я тоже тревожусь за Сандро, — возразил Никколо. — И я могу помочь. Я читал «Lilium Medicinale» [66] . А ты?
— Ты дерзишь, — заметил Леонардо без малейшего гнева в голосе.
— Пожалуйста, позволь ему остаться, — сказала Симонетта, отодвигаясь от Леонардо.
Он поднялся и наполнил для неё бокал принесённым Никколо вином.
— Я умею хранить тайны, — серьёзно сказал Никколо.
66
«Целебная
Симонетта на мгновение взяла Никколо за руку, а затем отошла к окну.
— Это я во всём виновата. Сандро влюблён в меня.
— Ты не можешь винить себя, мадонна, — возразил Леонардо.
— Я слышала, как он звал меня в ту ночь, когда мы сбежали с вечеринки у Нери... но поспешила уйти.
— Ты сделала это для его же пользы. Виноват я, потому что не виделся с ним целую неделю. Я мог не дать ему настолько заблудиться в фантазиях.
— Я должна была отдаться ему, — еле слышно, словно самой себе проговорила Симонетта. — Отдавалась же я другим... — Она помолчала и через минуту добавила: — Лоренцо велел привести в bottega Сандро своего врача. Он всё ещё там, ставит пиявки. Но даже врач предложил нам привести к Сандро колдуна.
Леонардо кивнул, хотя и не видел особой нужды в чарах колдунов.
— Лоренцо позаботился и об этом, — сказала Симонетга.
— Значит, Сандро под их присмотром...
— Да, и Лоренцо послал меня дождаться тебя.
— Но ведь Сандро наверняка хочет видеть тебя больше, чем всех остальных.
— Сказав мне, что я опоздала, он страдал всякий раз, когда я подходила к нему. Меня, кстати, выставили из комнаты, потому что он начинал метаться и беспокоиться в моём присутствии, то и дело пытался встать, дотянуться до меня... Врач боялся, что он причинит мне вред. Но он продолжал звать меня даже тогда, когда я вышла из комнаты — как тогда, на вечеринке... Это кошмар, Леонардо. Но, признаться, мне стало спокойнее, когда Лоренцо попросил съездить за тобой.
— Ну, ещё бы, — сказал Леонардо.
— Тебе не надо возвращаться с нами в bottega Сандро, — сказал Никколо. — Это опасно.
— С чего бы это? — спросил Леонардо. — Её защитят.
— Если Сандро отравлен собственными фантазиями о Симонетте, он попытается извлечь её душу из её глаз.
— Вполне возможно, что Симонетте не стоит возвращаться к Сандро, но это — суеверная чушь.
— Мадонна, закрывал ли Сандро глаза, говоря с тобой?
— Почему ты... да, закрывал.
— А когда он был не в себе — глаза были открыты?
— Да, — сказала Симонетта. — Он смотрел так, будто хотел пожрать меня взглядом.
— И ты говорила, что он был в бешенстве и пытался вскочить с постели. Доктор Бернард из Гордона называет этот симптом «амбулаторной манией». Могу также предположить, что пульс у маэстро Сандро был неровным.
— Врач отметил, что да.
— Симптомами меланхолии являются нежелание есть, пить и спать, — сказал Никколо, не в силах сдержать юношеского тщеславного энтузиазма, — слабость всего тела, кроме глаз. Если маэстро Сандро не лечить, он сойдёт с ума и умрёт. Его великолепие был прав, призвав колдуна. Но, мадонна Симонетта, он закрывал
— Никко, это...
— Пожалуйста, маэстро, позволь мне договорить. Я знаю, ты не веришь во внутреннее пламя или в огненные лучи, что исходят из глаз, но я просто вспоминаю то, что узнал от мастера Тосканелли. Можно мне продолжать?
Леонардо кивнул и сел рядом с Симонеттой — она взяла его за руку. Мальчик достоин уважения. В менее тяжёлой ситуации напористость Никколо только порадовала бы Леонардо.
— Твой образ вошёл в его глаза — ив сердце; он столь же реален, как его мысли, и стал частью его pneuma [67] , самой его души. Образ, призрак, отражение тебя; но он отравлен и ядовит.
67
Дыхание (грен.).
— Как можно помочь ему?
— Если более мягкие методы ничего не дадут, то придётся применить бичевание и, возможно, чувственные наслаждения, такие, например, как соитие с несколькими женщинами. Если и это все не поможет, тогда...
Симонетта отвернулась.
— Что ж, я посмотрю, что можно сделать, — сказал Леонардо, обращаясь к Симонетте. — Но, кажется, Никко прав насчёт опасности, которая грозит тебе. Ты расстроена, так почему бы не отдохнуть здесь? Никколо присмотрит за тобой.
— Но... — Никколо был явно разочарован, что ему не удастся увидеть колдуна... к тому же он и вправду мог тревожиться о Сандро.
— Нет, Леонардо, я просто обязана сделать, что смогу, чтобы помочь ему, — сказала Симонетта. — Если я останусь здесь, то не буду чувствовать ничего, кроме вины. Я просто больна от тревоги за него — а теперь ещё больше, чем прежде.
Леонардо сурово глянул на Никколо — разволновал-таки Симонетту!
— Тогда ты подождёшь нас здесь, Никко, — сказал он.
— Но я просто обязан пойти! — возразил Никколо. — По крайней мере, я хоть что-то знаю о болезни; и потом, я беспокоюсь за маэстро Сандро. Что вы потеряете, если возьмёте меня с собой?
— Боюсь, как бы ты не нахватался там опасных взглядов... и не увидел то, чего видеть не стоит.
Никколо выразил нетерпение и недовольство — единственным звуком, который одновременно походил на кашель и рычание — и сказал:
— Но разве маэстро Тосканелли не говорил тебе, что я должен...
— Никко, довольно! Ты можешь пойти с нами... обещай только, что не будешь никому докучать.
— Обещаю.
Симонетта, хотя и расстроенная, слабо улыбнулась; но Леонардо уже отдалился от них, ушёл в свои мысли. Они шли по многолюдным улицам к Сандро — и лучи слабеющего солнца, казалось, высвечивали и провожали их.
Симонетта была права: bottega пропахла болезнью. Едва войдя, Леонардо почуял насыщенный едкий запах. Комнаты были темны, узкие ромбовидные окна закрыты плотными занавесками. Лишь дверь, что выходила на маленький задний дворик, была распахнута настежь, чтобы ядовитые флюиды вышли из дома.