Собор Святой Марии
Шрифт:
— Это не единственная причина, но, признаюсь, так и было, — сухо ответила Франсеска. — У тебя есть жалобы? Скольких простодушных девушек ты обманула с тех пор?
— В этом не было бы необходимости, если бы ты…
— Хочу тебе напомнить, это был твой выбор. — Франсеска холодно посмотрела на нее.
— Мне пришлось многое пережить, Франсеска. Я добралась до Фигераса не для того, чтобы меня унизили и сломали. Зачем?..
— Ты живешь хорошо, лучше, чем многие из тех знатных господ, которые сегодня были здесь. У тебя есть все.
— Кроме чести.
Франсеска выпрямила
— Послушай, Аледис, я ничего не понимаю в чести и почестях. Ты мне свою продала. А мою украли, когда я была девственницей. Мне никто не дал право выбора. Сегодня я оплакивала то, что не могла оплакивать всю мою жизнь, и теперь этого достаточно. Мы — те, кто мы есть, и воспоминания о том, как мы до этого дошли, ничего не дадут — ни тебе, ни мне. Пусть другие скандалят и дерутся за свою честь. Ты их сегодня видела. Кто из тех господ, которые стояли рядом с нами, может говорить о чести и достоинстве?
— Возможно, теперь, без дурных обычаев…
— Не заблуждайся, — перебила ее Франсеска. — В жизни по-прежнему будет полно несчастных, которые не смогут найти места, чтобы спокойно умереть. Мы много боролись, чтобы прийти к тому, к чему пришли. Не думай о чести: она не для простого человека.
Аледис огляделась по сторонам и задумалась. Этих людей освободили от дурных обычаев, но они остались теми же мужчинами и женщинами, которые утратили надежду, теми же изголодавшимися детьми, босыми и полуголыми. Она кивнула и обняла Франсеску.
41
— Ты не посмеешь оставить меня здесь одну!
Элионор слетела с лестницы, как фурия. Арнау был в зале, сидел за столом, подписывая документы, в которых отменялись дурные обычаи на его землях. «Как только он их подпишет, я уйду», — сказала она Жоану. Монах и Мар, стоя за спиной у Арнау, наблюдали за сценой.
Мар и Элионор обменялись холодными взглядами.
— Разве я говорю недостаточно ясно, Элионор? Подпишешь?
Она подписала.
Арнау не стал ждать, когда соберется Элионор, и в тот же день, подождав, пока стемнеет, чтобы не ехать под жарким августовским солнцем, уехал в Барселону в нанятой повозке — такой же, на какой он приехал в замок.
Никто из Эстаньолов не оглянулся, когда повозка выехала за ворота замка.
— Почему мы должны жить с ней? — спросила Мар, обратившись к Арнау во время поездки.
— Я не должен обижать короля, Мар. Никогда не знаешь, какой может быть реакция монарха.
Мар молчала некоторое время, оставаясь задумчивой.
— Именно поэтому ты пошел на сделку с ней? — спросила она после паузы.
— Честно говоря, да. Но главной причиной все же были крестьяне. Я не хочу, чтобы баронесса жаловалась королю. Конечно, официально король обеспечил нас доходами на всю жизнь, но на самом деле их нет либо они минимальны. Если Элионор приедет к королю и скажет, что своими действиями я лишил ее этих доходов, то, возможно, он отменит мое решение.
— Король? Зачем это королю?
— Дело в том, что много лет назад Педро IV подписал указ, ущемлявший права рабов-земледельцев и отменявший те привилегии, которые он сам и его предшественники предоставили
— Я не думала, что Педро IV способен на это.
— Король — это всего лишь еще один представитель знати, Мар, первый из них.
Они переночевали в одном из домов в пригороде Монткады. Арнау щедро заплатил крестьянам — хозяевам дома. Они поднялись на рассвете и, прежде чем наступила жара, въехали в Барселону.
— Ситуация критическая, Гилльем, — сказал Арнау, когда закончились все приветствия и они остались вдвоем. — Положение графства гораздо хуже, чем мы предполагали. До нас сюда доходят не все новости. Видел бы ты, в каком состоянии находятся наши земли! Мы не выживем.
— Я давно уже принимаю меры, — огорошил его Гилльем. Когда Арнау потребовал, чтобы он продолжал, мавр пустился в объяснения: — Кризис тяжелый, но его следовало ожидать. Мы уже как-то говорили об этом: наши деньги постоянно обесцениваются на зарубежных рынках, однако король не предпринимает никаких шагов здесь, в Каталонии, и мы вынуждены нести невосполнимые потери. Муниципалитет залезает все в большие долги, чтобы финансировать всю структуру, которую создали в Барселоне. Люди не получают прибыли от коммерции и ищут более надежные места для вложения своих капиталов.
— А наши?
— За границей. В Пизе, Флоренции, даже в Генуе. Там, по крайней мере, можно иметь приличный заработок. — Оба помолчали несколько секунд. — Кастелло объявили банкротом, — с грустью произнес Гилльем, нарушая тишину. — Похоже, приближается беда.
Арнау вспомнил толстого, всегда потного, но симпатичного менялу.
— Что с ним случилось?
— Он был неосторожен. Люди стали требовать от него возврата депозитов, а он не смог вернуть.
— Он сможет заплатить?
— Не думаю.
29 августа король победно завершил мальоркскую кампанию. Педро Жестокий бежал с Ибисы, успев разграбить ее до того, как каталонский флот подошел к островам.
Месяц спустя после возвращения Элионор в Барселону Эстаньолы переехали во дворец на улицу Монткады вместе с Гилльемом, несмотря на то что поначалу он противился этому.
Через два месяца король согласился дать аудиенцию carlariyиз Монтбуя. За день до этого посланцы Педро IV добились нового займа в лавке Арнау. Когда они получили деньги, король распрощался с carldnоми оставил в силе решения, принятые Арнау.
Еще через два месяца истек срок, предоставляемый банкроту, чтобы расплатиться по долгам, и меняле Кастелло отрубили голову перед входом в его лавку, на площади Менял. Все менялы города обязаны были присутствовать на казни, стоя в первом ряду. Арнау видел, как голова Кастелло отделилась от туловища после уверенного удара палача. Ему хотелось закрыть глаза, как поступили многие, но он не стал этого делать. Он должен был все увидеть, чтобы никогда не забывать об осторожности. «Запомни на всю оставшуюся жизнь», — сказал он себе, глядя, как кровь стекает на эшафот.