Собор Святой Марии
Шрифт:
Арнау повернулся и увидел, как засмеялась Мар и недовольно скривился брат Жоан. Он также заметил, что некоторые рабы Элионор, присутствовавшие при этой сцене, обменялись улыбками.
— А вы, — крикнул им Арнау, — разгрузите повозку и занесите вещи в наши комнаты!
Прошло уже больше месяца, как они обосновались в замке. Арнау вознамерился навести порядок во всем, что касалось его новой собственности. Прежде всего он взялся за счетные книги. Однако, сколько бы Арнау ни пытался вникнуть в их содержание, все заканчивалось тем, что он, тяжело вздыхая,
После недели пребывания в Монтбуе Арнау начал лелеять мысль о том, чтобы вернуться в Барселону, а замок и земли оставить на попечение управляющего. Но затем, обдумав свое поспешное решение, он предпочел глубже вникнуть в состояние дел. Арнау не испытывал никакого желания тратить свое время на посещение знатных особ, которые находились у него в вассальной зависимости и которые, приезжая в замок, бросались в ноги Элионор, а к нему относились с подчеркнутым презрением. Поэтому, принимаясь за дела, Арнау думал прежде всего о крестьянах и их подневольном положении.
Он выезжал в поля с Мар и с любопытством осматривал угодья, стремясь понять, действительно ли все было так, как говорили в Барселоне. Они, коммерсанты большого города, часто в своих решениях опирались на сведения, которые им сообщали. Арнау знал, что чума 1348 года выкосила сельских жителей, а в прошлом, 1358-м, году нашествие саранчи уничтожило почти весь урожай.
Когда они с Мар посетили первого крестьянина, Арнау не смог скрыть своего потрясения.
— Боже! — прошептал он, войдя в дом вслед за хозяином, который побежал вперед, чтобы представить новому барону свою семью.
Как и он, Мар не могла отвести взгляд от полуразрушенного жилища. Все, что было вокруг лачуги, казалось таким же грязным и заброшенным, как и человек, который предстал перед ними со своей женой и двумя маленькими детьми.
Все четверо выстроились в ряд и неуклюже пытались поклониться. В их глазах затаился неизбывный страх.
Одежда была изношена до дыр, а дети… Дети даже не могли держаться на ногах, настолько слабыми и исхудавшими они были.
— Это твоя семья? — спросил Арнау.
Крестьянин кивнул в ответ. В этот момент из угла дома донесся слабый плач. Арнау нахмурил брови, а мужчина обреченно махнул рукой. Страх в его глазах сменился печалью.
— У моей жены нет молока, сеньор.
Арнау посмотрел на женщину. Как могло быть молоко в таком истощенном теле? Для начала должны быть хотя бы груди!
— А никто здесь не мог бы?..
Крестьянин предвосхитил его вопрос.
— Здесь все такие же, сеньор. Наши дети умирают…
Арнау заметил, как Мар тихо ахнула, закрыв рот ладонью.
— Покажи мне свои владения: амбар, хлев, твой дом, поля.
— Мы не можем платить больше, сеньор!
Женщина упала на колени и поползла к ногам Арнау.
— Что?.. — растерялся он.
Дети заплакали.
— Не наказывайте
Арнау отошел на несколько шагов от женщины и приблизился к Мар, которая наблюдала за этой сценой с широко раскрытыми глазами.
— Я не собираюсь вас наказывать, — сказал он, обращаясь к мужчине, — ни тебя, ни членов твоей семьи. Я также не собираюсь просить у вас денег. Просто мне хочется посмотреть твои владения. Скажи своей жене, чтобы она встала.
Страх, с которым крестьяне смотрели на своего нового сеньора, сменился изумлением. Ошеломленные тем, что он сказал, они уставились на Арнау своими тусклыми, запавшими глазами. «Господи, как же унижены эти люди!» — подумал Арнау. У них от голода умирает ребенок, а они уверены, что кто-то приехал сюда, чтобы требовать больше денег.
Амбар был пустым. Хлев тоже. Поля не обработаны, земледельческий инвентарь разломан, а дом… Если ребенок не умрет от недоедания, он умрет от какой-нибудь болезни. Арнау не посмел к нему даже притронуться; казалось… казалось, он рассыплется, стоит только прикоснуться к нему.
Арнау снял кошелек с пояса и достал несколько монет. Он хотел было отдать их крестьянину, но подумал и добавил еще несколько.
— Я хочу, чтобы этот ребенок выжил, — сказал он, положив деньги на то, что когда-то было столом. — Я хочу, чтобы у тебя, твоей жены и остальных сыновей была еда. Эти деньги для вас, понятно? Никто не имеет на них права, и, если у вас будут какие-либо проблемы, приходите ко мне в замок.
Крестьяне не шелохнулись; словно зачарованные, они неотрывно смотрели на монеты. Они даже не попрощались со своим благодетелем, когда тот выходил из их лачуги.
По дороге в замок Арнау не произнес ни слова. Опустив голову, он погрузился в раздумья. Мар, как и он, тоже молчала.
— Все одинаковы, Жоан, — сказал Арнау как-то вечером, когда они вдвоем прогуливались в тени замка. — Есть такие, которым повезло: они заняли лачуги умерших крестьян или брошенные домишки тех, которые просто сбежали. И как относиться к беглецам? Этим оскудевшим землям они предпочли леса и пастбища, которые дают им надежную гарантию выживания. Разве можно осуждать их за это, если поля не плодоносят?
Но большинство… большинство находится в плачевном положении. Земли пришли в запустение, и люди умирают от голода.
— Это не все, — добавил Жоан, — я выяснил, что знать, твои вассалы, заставляют крестьян, которые уходят, подписывать капбреус…
— Капбреус?
— Это документы, свидетельствующие о том, что крестьяне признают действительными все права феодалов, которые остались неиспользованными во времена благоденствия, например до чумы и всеобщего упадка. Поскольку соглашаются немногие, их вынуждают это делать, чтобы обеспечить себе те же доходы, какие были десятки лет назад, когда дела шли хорошо.