Собор
Шрифт:
— Ты что? — спросила его Элиза, чувствуя, что он слегка вздрогнул. — Кого ты там увидел?
— Это Росси, — тихо ответил он.
Карл Иванович шел по аллее в расстегнутом пальто, держа в руке свою шляпу. Лицо его, окруженное облаком седеющих кудрей, показалось Монферрану необыкновенно усталым и постаревшим. Взгляд темных глубоких глаз был спокоен и отрешен. Он словно ничего вокруг себя не замечал. Однако поравнявшись с идущей ему навстречу парой, он посмотрел в ее сторону и, узнав Огюста, с улыбкой шагнул к нему в тот самый миг, когда тот уже снимал
— Август Августович, здравствуйте! — протягивая руку, воскликнул Росси. — Как, право, приятно вас встретить! Мы так давно не виделись. Как поживаете?
— Здравствуйте, Карл Иванович, благодарю вас! — Огюст ответил на рукопожатие и попытался улыбнуться. — Я тоже рад вас видеть.
— Вы меня представите мадам де Монферран? — спросил Росси, с явным восхищением глядя на покрасневшую Элизу. — Мы до сих пор ведь не знакомы.
Огюст повернулся к жене:
— Дорогая моя, разреши представить тебе человека, которого ты можешь встретить всюду в Санкт-Петербурге: Карл Иванович Росси.
Элиза протянула архитектору руку:
— Здравствуйте! Я рада. Я знаю вас. И не знаю… Простите, русский у меня ужасен!
— Так будем говорить по-французски, — улыбнулся Карл Иванович, коснувшись губами белого шелка перчатки.
И опять обернулся к Огюсту:
— Мсье, перед вами мне следует извиниться. Дела мои в последнее время идут мерзко, я стал потому рассеян и неучтив. Я даже толком не поблагодарил вас два года назад, когда вы меня так выручили с вашей Комиссией. Я бы без вас не достроил театра. А это было делом моей чести. Вы не дали опозорить меня.
— Довольно! — почти сердито прервал его Монферран. — В Комиссии я был не один, да и при чем тут я?
— При том, что теперь с вами не смеют не считаться.
— А с вами… — воскликнул Огюст и умолк, не зная, как продолжить.
Элиза тронула рукой его локоть:
— Анри, если можно, я немного посижу на скамейке. Я что-то устала. Побеседуйте без меня. Мсье Росси, вы меня извините…
— О, конечно, мадам!
Огюст взглядом поблагодарил жену за эту невинную уловку. Элиза никогда не уставала ходить.
Она уселась на скамью, и на ее шляпу сразу опустился оранжевый кленовый лист и затрепетал на вуали.
— Она очень красива! — сказал Росси, когда они отошли по аллее немного дальше. — Простите, я понимаю, это нескромно…
— О нет, я рад это слышать! — возразил Огюст. — И рад, что наши вкусы совпали и здесь. А как поживает ваша супруга?
— Благодарю. Соня уехала в Ревель вместе с детьми. Со мною здесь только старший, Саша. Так все-таки легче. Я здесь снова кругом должен и, что теперь делать, не представляю…
Последние фразы Карл Иванович снова произнес по-русски, и в словах его, и в тоне, и в голосе наконец прорвалась невыносимая горечь. Монферран посмотрел на Росси, и у него сжались кулаки.
— Мерзавцы! — размахнувшись, он концом трости сбил несколько листьев с нависшей над дорожкой ветки. — Господи, да что же это такое?! —
— Ничего нельзя, — просто сказал Росси.
— Не может быть — вырвалось у Огюста. — Я… У меня была мысль обратиться к государю…
— Ни в коем случае! — зодчий, казалось, даже испугался. — Не вздумайте, Август Августович, ради бога! Только хуже сделаете… Со временем все образуется, и уж совсем без работы я не останусь! А поднимется шум — станет вовсе скверно. Однако же, спасибо вам за одну только вашу доброту.
Некоторое время они шли молча, потом Росси спросил:
— Когда вы собираетесь закончить памятник на Дворцовой?
Монферран пожал плечами:
— Хорошо, если года через полтора. А то и через два. Вот уж сам столб стоит, а Комиссия передралась, как всегда, из-за мелочей. Спорят, как малые дети, золотить или не золотить ангела и на сколько вершков опустить пьедестал. Меня не слушают, да только я же все равно сделаю все по-своему. Вот дождусь, пока они устанут спорить и угомонятся, а потом каждого уверю, что именно к его мнению и прислушиваюсь.
Росси рассмеялся:
— Господи, до чего вы умны! Мне бы так уметь обходиться!..
— Вы не точны в выражениях, — с иронией проговорил Огюст. — Следует сказать не «обходиться», а «изворачиваться». Я всю жизнь изворачиваюсь — скоро стану уже как змея. И вы это полагаете достоинством?
— Да, — твердо ответил Карл Иванович, и взгляд его честных глаз не оставлял сомнения в его искренности. — Главное для нас с вами добиваться своего, ведь так? От нас слишком многое зависит, мы не имеем права из гордости либо упрямства терять завоеванное и уступать место бездарностям… Вы думаете, я не жалею о своем несчастном характере? О-о-о, еще и как! Сейчас бы мне столько надо было сделать, у меня такие планы в голове, а я, как последний осел, восстановил против себя всех, не исключая императора, и остался не у дел… Хорош же! Что было проку хлопать перед носом царя дверью?
— Вы хлопнули у него перед носом дверью?! — в восторге вскричал Огюст. — Как это, должно быть, было приятно! Как я завидую вам!
— Ах, ну что вы… — Росси сморщился. — Вспомнить тошно. Идиот! Но не будем об этом. Лучше о колонне. Я слышал, на вершине ее будет все-таки не статуя императора Александра, а ангел?
— Да, конечно, — подтвердил Огюст, — ангел с крестом, попирающий змею. Я с самого начала так решил. Войну ведь выиграл не только Александр I, не так ли?
Карл Иванович посмотрел на него с некоторым изумлением и ничего не ответил. Но Огюст хорошо понял его взгляд.
— Вас удивляет, — спросил он, — что я, француз, спроектировал этот памятник?
—Вам поручили его проект, — сказал Росси, — и вы…
— Нет! — резко прервал его Монферран. — Не в этом дело. Я хотел его поставить!
— Вы?
— Да. А отчего вас это так удивляет? По-вашему, это не патриотично? А?
Его любимое мальчишеское «а» прозвучало с таким вызовом, что Росси невольно поглядел на него с улыбкой.