Собор

Измайлова Ирина Александровна

— Папенька! — воскликнул Георгий и подскочил было к полковнику, однако остановился, внезапно оробев под суровым отцовским взглядом.

— Мы после поговорим с тобою, Жорж! — произнес полковник, с невыразимым облегчением переведя дыхание. — Замечу тебе только, что твое поведение недостойно и неумно. И изволь сейчас отойти и не мешать мне. Поручик, где ваш пленный?

— Вот он, господин полковник, — Крутов кивком головы указал командиру на Огюста. — Мост через Об — его выдумка.

— Неужели? —

улыбаясь с некоторым недоумением, Артаманцев подошел к квартирмейстеру. — Неужели, мсье, вы за час сумели навести мост через реку?

— За полчаса, — поправил Монферран. — Мне помогли бочки из этого склада.

Полковник несколько минут разглядывал уцелевшие опорные столбы и обрывки веревок на них, затем тихонько присвистнул.

— Прямо-таки гениально придумано! Как ваше имя, квартирмейстер?

Огюст назвал себя.

— Хм! А я уж думал, не прозвучит ли какая-нибудь известная фамилия… Вы инженер?

— И инженер тоже, мсье. Но только чуть больше того. Я архитектор. Служил в Париже под началом главного архитектора мсье Молино.

Артаманцев улыбнулся невеселой улыбкой.

— Господину Бонапарту следовало бы беречь таких талантливых людей. Я рад знакомству с вами, мсье де Монферран. Меня зовут граф Петр Артаманцев.

И полковник протянул руку для рукопожатия.

— Времена для Франции наступают не лучшие, — продолжал он, непринужденно беря под руку своего пленника и усаживаясь с ним рядом все на те же разостланные мешки, словно то был дорогой персидский ковер. — Сейчас едва ли у вас будут строить. Но времена меняются в конце концов. Мне кажется, вы будете знамениты.

— Где? — не выдержав, печально усмехнулся Огюст. — У вас в Сибири, или как она там называется?

— Ну, отчего так мрачно? — засмеялся полковник.

— Оттого, что веселиться мне не с чего, мсье! — пожав плечами, проговорил молодой человек. — Я — всего лишь младший штабной офицер и ни для кого ни на вашей, ни на нашей стороне не представляю ценности, так что судьба моя незавидна.

В это время к отцу быстро подошел Георгий и что-то стал говорить ему по-русски. Слушая его, полковник помрачнел и даже немного побледнел, затем резко оборвал сына:

— Самонадеянный, невыдержанный мальчишка! Поди от меня, но будь поблизости, пока я тебя не позову. Уж я потом тебе покажу за такое самовольство.

И по-французски вновь обратился к Монферрану:

— Мсье, мой сын кидался на вас с саблей?

— Да, и я чуть было его не убил…

— Черт возьми! — полковник побледнел еще сильнее. — Тринадцать с лишним лет дуралею и никакого ума… Простите. Зря я взял его. Но что делать? Сам ведь и воспитываю всю жизнь: жена скончалась от родов, вот он мне и достался. Да… Послушайте, квартирмейстер, вы верхом, вероятно, ездите хорошо?

Огюст

кивнул:

— Я — кавалерист. Но за неимением лошадей служил и в пешем строю.

— Все ясно. Ниже по течению, там, где река уже, наши саперы наводят мост. Так быстро, как вы, они не справятся, но все же, полагаю, часа через два он будет готов. Я хочу попросить вас отвезти пакет вашему полковому командиру. Заметьте: я даже не спрашиваю вас, как его зовут.

Монферрану показалось, что он ослышался.

— То есть… как отвезти?

— Так. Мы будем переправляться утром. А вы до утра, наверное, догоните арьергард своей армии и найдете свой полк. Лошадь я вам дам.

— Боже мой! — вырвалось у Огюста.

Он не мог и не хотел скрывать своей сумасшедшей радости. После всего пережитого она обрушилась на него как водопад.

— Но я вижу, у вас рука перевязана, — сказал Артаманцев. — Вы ранены?

— О, это пустяки! Клянусь вам, пустяки! — прошептал квартирмейстер. — Уверяю вас, я не упаду с седла.

Час спустя Огюсту был вручен пакет и приведена лошадь. Полковник приказал поручику Крутову проводить Монферрана до переправы и передать солдатам его, полковника, приказ: пропустить пленного на ту сторону Оба.

— Ну, прощайте, — проговорил Артаманцев, вновь пожимая руку молодому архитектору. — Спасибо за сына. Надеюсь, что мне не придется убить вас в бою.

— И я надеюсь на то же! — Огюст отдал честь полковнику и вскочил в седло.

До переправы квартирмейстер и его провожатый ехали молча. Огюст немного опередил поручика и не оглядывался. Он не испытывал страха, но смотреть на Крутова ему не хотелось. Однако тот, спустя некоторое время, окликнул его:

— Мсье, послушайте!..

Огюст обернулся:

— Слушаю.

— Вы, вероятно, сочли меня сумасшедшим?

— Это лучшее, что я мог о вас подумать, — сухо ответил Монферран.

Крутов пожал плечами:

— Что же, может быть. У меня случаются затмения, и в такие минуты мне с собой не совладать. В двенадцатом году у меня в Москве заживо сгорела мать. Понимаете?

— О господи! — вскрикнул Огюст.

— Вы были в Москве? — спросил поручик.

— Если я скажу «нет», вы снова назовете меня трусом.

— Я назвал вас трусом? Ах да, верно… И, кажется, ударил по лицу… Вы согласны принять мои извинения, мсье? Если нет, я к вашим услугам, хоть я и видел, что стреляете вы без промаха.

Огюст улыбнулся:

— Будь моя воля, я никогда не стрелял бы в людей! Я извиняю вас, поручик, и мне, честное слово, легче это сделать, чем вам забыть вашу ненависть.

Утром следующего дня Монферран отыскал отступающий полк Дюбуа. Старый полковник, увидев его, услыхав его рассказ, едва не потерял голову от радости.