Собор
Шрифт:
По телевизору показывали что-то о средневековой церкви. Тема, конечно, серьезная. Но хотелось чего-то другого. Я попробовал другие каналы, но они уже не работали. Я извинился и снова включил первую программу.
— Все в порядке, дружище, — сказал слепой. — Я не против. Что бы вы ни смотрели. Всегда чему-нибудь учишься. И учебе этой нет конца. Я и сегодня не прочь узнать что-нибудь новенькое. Слух-то у меня нормальный, — сказал он.
Мы сидели молча. Он подался вперед, лицо его было обращено
На экране появились монахи в сутанах с надвинутыми капюшонами; на монахов напали скелеты и черти. У людей в масках, изображавших чертей, были рога и длинные хвосты. Маскарад был частью карнавального шествия. Англичанин, который рассказывал о карнавале, сообщил, что он устраивается в Испании ежегодно. Я попытался все это объяснить слепому.
— Скелеты? — сказал он. — Скелеты я знаю, — и кивнул.
Показали собор. Потом долго и медленно показывали другой. На экране появился знаменитый собор в Париже с контрфорсами и шпилями до облаков. Камера взяла общий план — весь собор на фоне неба.
Иногда англичанин, который вел передачу, замолкал, и камера медленно показывала соборы со всех сторон. Или же — сельскую местность и людей в полях, идущих следом за волами.
Я молчал сколько мог. Потом понял — надо хоть что-то сказать. Я сказал:
— Теперь показывают собор снаружи. Горгульи. Такие резные страшилища. А теперь, кажется, уже Италия. Точно, это Италия. Какие-то рисунки на стенах церкви.
— Это что, фрески, дружище? — спросил он и отхлебнул из своего стакана.
Я потянулся к своему. Пустой. Старался вспомнить все, что мне известно.
— Вы спрашиваете, фрески это или не фрески? — сказал я. — Вот вопрос так вопрос. Не знаю.
Камера показывала собор неподалеку от Лиссабона. Португальский собор был похож на французский и итальянский. Разница небольшая. Главным образом, внутри. Тут меня как стукнуло, и я сказал:
— Мне пришла в голову одна идея. Вы знаете, как выглядит собор? То есть на что он похож? Как бы вам объяснить? Вы представляете, о чем речь, когда говорят «собор»? Допустим, чем он отличается от баптистской церкви?
Он выпускал дым изо рта тоненькой струйкой.
— Я знаю, что их строили сотни людей и на это уходило полвека или век. Это только что сказал ведущий. Собор строили несколько поколений — деды, отцы и внуки. Это я тоже только что услышал по телевизору. Люди начинали дело всей своей жизни и никогда не доживали до его завершения. В этом смысле, дружище, они ничем не отличаются от нас, верно? — Он засмеялся. Тут веки у него снова сомкнулись. Голова склонилась. Казалось, он задремал. А может, представил себя в Португалии. На экране был уже другой собор. На этот раз где-то в Германии. Англичанин продолжал басить.
— Соборы, —
Я уставился на экран. Как же начать-то? Ну а если бы от этого зависела моя жизнь? Скажем, какой-нибудь псих требует, чтобы или я описал собор, или он меня прикончит.
Я глазел на эти соборы, пока на экране снова не появился сельский пейзаж. Ни черта не получалось. Я повернулся к слепому и сказал:
— Ну, во-первых, они очень высокие. — Я оглядел комнату в поисках какой-нибудь подсказки. — Тянутся вверх. Выше и выше. К самому небу. Некоторые из них такие большие, что нужны опоры. Так сказать, для поддержки. Опоры называются контрфорсами. Не знаю почему, но мне они напоминают виадуки. А может, вы и виадуков не представляете себе? Иногда на стенах вырезают чертей или другую нечисть. А иногда святых. Если бы я еще знал для чего!
Он кивал. Казалось, раскачивался всем телом.
— Что-то у меня не очень получается, — сказал я.
Он перестал кивать и подвинулся на самый краешек дивана. Слушая меня, он постоянно теребил бороду. Мой рассказ, видно, мало что объяснил ему. Тем не менее он явно ждал продолжения и снова закивал, словно пытаясь меня подбодрить. Я мучительно соображал, что бы еще сказать.
— Они очень большие, — сказал я. — Массивные. Их делают из камня. И из мрамора тоже. В те далекие времена, когда люди строили соборы, они хотели быть поближе к богу. Бог тогда, наверно, был самым главным в их жизни. Это видно по тому, как строили собор. Извините, — сказал я, — но, кажется, это все, что я могу. Никудышный из меня рассказчик.
— Все прекрасно, дружище, — сказал слепой. — Вы только не обижайтесь на меня. Могу я вас кое о чем спросить? Я задам очень простой вопрос, чтоб можно было ответить «да» или «нет». Мне просто интересно, только и всего. Я бы не хотел быть неблагодарным по отношению к хозяину. Но скажите мне, пожалуйста, вы — верующий? Ничего, что я спросил?
Я покачал головой. Хотя видеть этого он не мог. Слепому что кивок, что улыбка — все едино.
— Не верю я в бога. Ни во что не верю. Иногда от этого паршиво. Вы понимаете?
— Конечно, конечно.
— Вот так, — сказал я.
Англичанин все еще что-то рассказывал. Жена вздохнула во сне. Вздохнула, но не проснулась.
— Извините меня, — сказал я. — Но я не могу описать собор. Не умею, и все тут. Больше и пытаться не стоит.
Слепой сидел неподвижно, опустив голову, и слушал меня.
Я сказал:
— Дело в том, что соборы меня не интересуют. Абсолютно. Соборы… Их и показывают-то по телевизору поздно ночью. Чего уж там.
Слепой откашлялся. Он что-то задумал. Вытащил носовой платок из заднего кармана. Потом сказал: