Собрание произведений. Т. III. Переводы и комментарии

Волохонский Анри Гиршевич

447. XXIV

О цветик милый, прелестный и юный,Нежный, каких не бывало преждеИ ныне нет, и потом не будет,И вот – мидийских взыскует таинств!Сам ни кола, ни двора не имея,Богам золотым изливает горечь.А собою красив! – говорят, – и правда,Хорош! – хоть кола и двора и нету:Ныряя в бездны, взмывая в выси,Век не увидишь двора и кола.

448. XXV

Педрила Талл, пухлый как пух крольчачий,Как сеть паучья провислый, висячийКак старца елдак, как мозг гуся щуплый,И ты же, Талл, алчней свирепого шквала,Чуть зазевается кто по пьянке, —Отдай халат мой, который спер ты,Да

шарф, да шлепанцы – расписное дивоИз дальних стран, где дед не бывал твой.А не вернешь, так я разрисуюБока твои дряблые – берегись и бойся —Кнутом, и наглую харю расквашу,И станешь сам ты, словно в шторм судно,Что носит в волнах неистовый ветер.

449. XXVI

Не под зюйд-вестом и не под норд-остом,Не под Фавонием, не под Бореем,Нет, под-заложен мой сельский домишко,Фурий, за тысяч за двести пятнадцать:Просто страх, как пагубно дует.

450. XXVIII

Пизонова свита – двое несчастных,Плотно набиты порожние сумки,Вераний родной, Фабулл родовитый —Что же ваш претор так плохо считает?Может быть, принял он прибыль за убыль?Может, расчеты подделал бездельник?Что говорить тут… А мой-то меня-тоМеммий, ласкал уж он так-то премного:Что ни день, утром устраивал взъебку,А вечерами бывало и хуже.Так ни хуя вот и не заработал.У всех у нас – да, единая доля.Бедные вы мои благородные,Други мои! Так пусть будут навекиИ Ромул и Рем покрыты позором.

451. XXXII

Милая ты моя Ипситилла,Моя нежнейшая, моя прелестная,Хочешь, зайду к тебе пополудни?Только смотри, чтоб дверь кто не запер,Да и сама сиди себе дома,Никуда не ходи, а смотри в окошко.Мы с тобой трахнемся девятикратно,Об этом тебя умоляю всем сердцемТрепетным и прошу душою,А не то – понаделаю дыр яКак в плаще, так и в поддевке.

452. XXXIII

Есть у Вибенниев славная банька.С папашей в деле сынок-педрила(Справа зайдешь – трут седого паскуду,А отпрыска рядом на пару парят).Народу грязь, а им деньги в шайку,Давно бы надо обоих в шею!Нельзя терпеть такую парилку,Плевать, что гладкая у сына жопа.

453. XXXV

Поэту нежному, верному другуМоему Кекилию вели, папирус:Скорее в Верону, Новой КомыПокинув стены и Лария берег.И ежели впрямь он хочет услышатьВысокую речь о моих мыслях,И если он мудр, скорее в дорогу!И пусть, сгорая тысячекратно, подругаГоворит: вернись! – и шею рукамиСжимая, в объятьях молит: помедли!Она ведь ныне, как нам известно,Невозможной страстью вечно исходит:Едва извлечет он зачатую им же«Богиню Диндима», так у несчастнойОгнем изнутри пламенеет лоно.Готов понять, о новая Сафо,Наставница Музы – тем и прелестнаВеликая – Кекилием зачатая – Матерь.

454. XXXVI

Волузия анналы, сраные страницыРук летописания, перепись витаяВ пламени витают в честь святой богиниСына Купидона матери – Венеры.Милая клялась мне: «Только б ты кончилТопотать стопою мстительного ямба,Тут же колченогому дымному Вулкану —Пылкому супругу в миг любви и мира,Поганейшей поэзии всех отборных метровСправлю на растопку я в печь под наковальню!»Ты, о рожденная лазоревым понтом,Чтимая Идалием при попутном ветре,Анконой и Книдским, в камышовых палкахБрегом, ты, которую Аматунт и ГолгиСлавят, и кабак Адрии Диррахий,Улыбнись, богиня, изысканной жертве,Удивительной клятве, изящному обету —Да сверкнут чистейшим огненным пепломСраные страницы рук летописания,Перепись витая, Волузия анналы.

455. XXXVII

В

похабной пивной вашей грязной компании,За номером девять от околпаченной двойни,С блядьми, с блядями (не вам одним ли?),Где вся ваша кодла трясет мудями,Смердит козлом да не оттуда ль?Сидят рядами – две сотни иль сотня,Но сотне или хотя бы двумстам вам —Всем вам отсосать разве не дам я?Да двери пивной размалюю херами,Так, чтоб даже своих не узнать бы,А все из-за милой, которая смыласьИ там теперь с вами, о любви забывая,Проводит время поочередно,А то и разом. Ну что ж, тем хужеПусть будет ей же. А вы гнусь, мерзавцы,Гнилая мелочь, все вы подонки,И ты, волосан кельтиберийский,Из самого кроличьего выскочил края,Егнатий, козел с густой бородищей,Который мочой трет испанскую челюсть.

456. XXXVIII

Тяжко бедному Катуллу, Корнификий,Ей, Геракл, тяжко-тяжело мне,Ей, скажу, как плохо мне, о боги!Даже ты меня не утешаешь,А к кому тогда и обратиться?Даже ты ни слова не напишешь,Я сержусь, но, может быть, утешишьТы меня слезливым Симонидом?

457. XLI

Амеана, томно изнывая,Говорит: «Вот дашь мне тысяч десять,Может, дам». Да в размах такого носаПусть формийский твой мот дает и тратит!Это ж чистый медицинский случай,Нужно доктора звать, родных и близких,Чтоб одна не сидела без присмотра,Вся во власти болезненных фантазий.

458. XLII

Эй, гласные! По одиннадцать стройсяв фалангу! Все как один встать в шеренгу!Писчие плашки в каракулях нашихдоски уносит гулящая шлюха,на себе их прячет, отдать не хочет,итак, в погоню, о эндекасиллабы!Приметы такие (смотрите в оба!):улыбка как в самом дешевом театре,кошачий смех и петушиный хохот.Догнать, окружить, голосить всем хором:Шлюха, отдай нам наши каракули,наши каракули, о потаскуха!И ухом не ведет? Бардак ходячий,худший из мыслимых, сквернейший из мерзких!Но где там рассуждать, куда тут мыслить,если тупая бронзовая суканепоколебима и не краснеет?Снова голосите громче и громче:Шлюха, отдай нам наши каракули,наши каракули, о потаскуха!И снова она само равнодушие…Так не возьмем ли новой стратегией?Спойте шопотом: Чистая, честнаядевушка, отдай нам наши каракули.

459. XLIII

Привет тебе, девушка с носом немалым,С нестройной ножкой, с неясным взором,С неловкими пальцами, с невнятной речью,И неосмысленной и неизящной.Ну что, подруга формийского мота,Тебя красавицей славит округа?Ты даже нашей Лесбии краше?Ах, как неумно и неуместно!

460. XLV

Приникнув к лону влюбленной Акмы,Говорит Септимий: «О моя Акма!Если не люблю тебя отчаянной любовьюВечно, как никто никого не может,Пусть передо мною лев неумолимыйВ Ливии и Индии под звездами РакаВ жаркой пустыне встанет, блуждая».И под эту речь Амор им машет,От души чихая слева направо.Пурпурными губами, как при поцелуе,К пьяным глазам дорогого друга,Чуть приникая, говорит Акма:«О милый Септимий! Седьмой ты мой, милый,Семитысячный ты мой, о Септимиллий!Видишь, я сгораю – сильнее и жарчеВ нежном лоне моем твоего пламени пламень».И под эту речь Амор им машет,От души чихая слева направо.И вот, воедино сливая дыхание,С благими знаменьями вновь отплывают:Единственная Акма дороже СептимиюМира – от Сирии до Британнии,Одному Септимию милому АкмаТворит усладу сладостной страстью…Видел ли кто дорогу вернее,Чем та, которой водит Венера?