Собрание сочинений (Том 2)
Шрифт:
Выходить из села опасно. Караулы кругом стоят. Нюта крадётся вдоль изб, огородами. Вот и овражек. Вот и бугор. Эх, не сбиться бы только с дороги!
И вдруг:
– Стой, кто идёт?!
Замерла Нюта. Людей не видно. Темень со всех сторон.
– Стой!
– послышался снова голос.
Лязгнул затвор винтовки - где-то рядом, шагах в двадцати. Глянула Нюта: сквозь темноту прорезался поднявшийся в рост человек.
Рядом другой.
Пригнулась Нюта - и в горку что силы.
Ба-бах, - грянул выстрел.
Ба-бах, -
Свистнули пули. Одна над ухом жикнула, словно пилой. Другая ударила в землю. Нюта бросилась в сторону. Снова два выстрела.
Потом ещё два. Но пули пошли правее. Укрыла девочку ночь-темнота.
В штабной избе у красных словно бы ждали Нюту. Командир не ложился спать. Он молча выслушал девочку.
– Значит, одно орудие, три пулемёта. На колокольне один из них. Так. Беляков, говоришь, насчитала шестьсот и сбилась. Так. Красноармеец Задорнов расстрелян.
– Командир опустился на лавку.
Только теперь Нюта заметила, что сам командир годами чуть ли не с Ромку. Такой же безусый. Такой же вихрастый. Такой же задорный вид.
– Значит, расстрелян, - опять повторил командир и сжал в кулаки ладони.
– У белых одно орудие, три пулемёта, - передавалось в ту ночь от бойца к бойцу.
– Молодец! Выходит, разведал, вернулся наш Ромка?
– А как же. Выходит, что так!
"ВПЕРЁД, НА ЯМБУРГ!"
Утром красные ворвались в село и разбили белых.
Ромку хоронили с военными почестями. На холме, при дороге. Место сам командир указал.
– Мы хороним молодого бойца, - говорил он на митинге.
– Молодого героя. Мы выбрали это место на высоте, ибо шёл он к великим целям. Мы оставляем его у дороги, ибо дело наше ещё в пути. Погиб разведчик, юный боец. Но жизнь не проходит даром. Мы опускаем головы над этой могилой, но лишь для того, чтобы гордо и смело их снова поднять над миром. Мы приспускаем свои знамёна, но лишь для того, чтобы с новой силой взметнуться им в небо. Погиб наш товарищ. Но мы не скажем ему "прощай". Мы крикнем: "Ромка, вперёд на Ямбург!"
Потом раздалась команда: "На караул!" Потом над строем поднялись винтовки. Грянул прощальный залп. Наступила резкая тишина. Минута молчания. И вдруг, словно штык пропорол немоту, нарастая, пробилась песня:
Вихри враждебные веют над нами,
Тёмные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас ещё судьбы безвестные ждут.
Но мы поднимем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу.
Красноармейцы построились. Тронулся первый ряд, второй, третий. Взбилась дорожная пыль. У могилы осталась Нюта.
Девочка опустилась на придорожный камень. Сидела долго-долго. Не шевелясь, словно застыла. И лишь слёзы - живые бусинки одна за другой ползли по щекам у Нюты и срывались
Свечерело. Девочка поднялась. Ещё раз посмотрев на холмик, она повернулась и быстрым шагом пошла к селу. Быстрым, почти бегом.
"Упрошу командира. Уйду с красными. Буду; как Ромка", - твердила Нюта.
Однако в селе её поразила необычная тишина. Улицы опустели. Не видно ни воинских повозок, ни красных бойцов. Какая-то женщина одиноко гнала корову.
– А где же красные?
– Дальше пошли.
– Как - пошли?
– Пошли, - повторила женщина и показала рукой на запад, туда, где за ближним лесом, минуя село, шла дорога на город Ямбург.
КРОНШТАДТСКАЯ НОЧЬ
Эскадренный миноносец "Гавриил" в эту ночь нёс дежурство по охране Кронштадтской базы. Ещё с вечера он занял удобное место при входе в порт.
Виров сидел внизу, в кубрике, склонился над чистым листом бумаги. Красная Армия наступала. "Поди, и Ромашки уже у красных", - рассуждал Виров. Балтиец писал письмо.
"Дорогая Пелагея Никитична, пишет ваш сын Василий.
Дорогой брат Митя..."
Виров задумался. Многое есть о чём рассказать. Вот хотя бы о том, как "Гавриил" сражался с четырьмя кораблями противника - и победил! Или о том, как в Капорском заливе "Гавриил" и эсминец "Азард" встретили английскую подводную лодку и потопили! Или... "Да что это я о себе!
– прервал свои мысли матрос.
– Как они там, в Ромашках?"
В это время в кубрик просунулся матрос Наливайко. Наливайко хитро улыбался. Затем он сделал шаг в сторону, и Виров увидел Нюту.
– Братишка, родной!
– закричал балтиец. Он схватил девочку на руки, подбросил. Потом поставил на пол, стал хлопать по плечу, трепать по голове, по уже заметно отросшим волосам Нюты.
– Вот это да! Вот это тебе подарок!
– не утихал матрос.
– Подрос ты, братишка. А худ, худ. Ну, как там оно? Смотри, и тельняшку сберёг и бескозырка на месте. Ну как Пелагея Никитична?
Нюта опустила глаза.
– Да что я, - спохватился матрос.
– Тебя накормить бы с дороги. Это мы живо.
– Я сытая, дядя Василий.
– Ну, ну. Так как Пелагея Никитична?
– Повесили белые, - чуть слышно сказала Нюта.
Балтиец сразу обмяк. Он смотрел на Нюту каким-то потухшим взглядом. Как живые, запрыгали складки у рта.
– А Митя?
– Повесили Митю.
Сверху ударил колокол.
– Тревога!
– закричал Наливайко.
В эту ночь англичане с неба и с моря совершили налёт на Кронштадт. Когда Нюта вместе со всеми выбежала на палубу, прямо над головой она услышала рокот моторов. Потом раздались взрывы бомб, упавших слева и справа от "Гавриила". Затем хлестнул пулемётный огонь, который шёл оттуда, с неба, и ответный - с "Гавриила" и других кораблей, стоявших в Кронштадтской гавани.