Собрание сочинений (Том 2)
Шрифт:
Здоровенный детина в бушлате и морской бескозырке, расплывшись в аршинной улыбке, сказал:
– Место герою.
Кто-то приколол к Лёшкиному пальто кумачовый бант. Кто-то похлопал мальчика по плечу.
Вооружённые люди распевали революционные песни. И Лёшка пел вместе со всеми и без устали махал руками прохожим. Потом в городе стали хватать жандармов и арестовывать царских генералов. На Литейном проспекте мальчик видел, как какой-то молоденький солдатик подсаживал в кузов дородного генерала и приговаривал:
– Садитесь, садитесь,
"Вот бы сюда Животова", - подумал Лёшка. Однако, к удивлению мальчика, Животова никто не тронул. Когда Лёшка вернулся домой, на улице было спокойно, словно в городе ничего не происходило. Околоточный снова сидел у аптекаря. Как и в прошлый раз, Животов пил рябиновую настойку и, обращаясь к Золотушкину, говорил:
– Я вам скажу: монархия - она что стена. Нет такой силы. Будьте покойны. К Петрограду идут войска. Завтра никаких беспорядков.
Увидев вошедшего Лёшку с красным бантом на груди, околоточный поднялся.
– Стервец, - проревел Животов. Он придвинулся к мальчику, сорвал кумачовый бант и принялся неистово топтать его сапогами. Потом схватил Лёшку за ухо.
– Ах, стервец!
– выкрикивал околоточный и драл Лёшкино ухо с такой силой, словно старался оторвать его вовсе. Наконец Животов успокоился, взял фуражку и, не прощаясь с аптекарем, направился к выходу. Проходя через аптечный зал, надзиратель глянул на стену и вдруг не нашёл на привычном месте портрета царя.
Минуту Животов стоял молча, сдвинув брови, смотрел на стену. Потом повернулся к аптекарю.
– Как же это понять?
– проговорил околоточный.
Золотушкин растерялся. Бессмысленно заморгал глазами.
– Как же это понять?!
– повторил Животов. Его фигура нависла над побледневшим аптекарем.
– Не виноват-с, не виноват-с, - залепетал Золотушкин.
Он принялся путано рассказывать о ночных посетителях. Потом куда-то исчез, но тут же вернулся, принёс свёрнутый в трубку царский портрет.
Какими-то ржавыми гвоздями, без рамы, прямо к стене Золотушкин и Животов прибили портрет царя на прежнее место.
Околоточный перевёл дух, провёл носовым платком по вспотевшему лбу, самодовольно глянул на стену и вдруг закричал:
– Смирно!
Золотушкин и Лёшка замерли.
– Государю императору - долгие лета, слава!
– прохрипел Животов.
– Слава!
– пискнул аптекарь.
– А ты что молчишь!
– набросился Животов на Лёшку.
– Слава, - выдавил из себя мальчик.
НЕПОНЯТНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ЖИВОТОВА
Животов в этот вечер заходил ещё несколько раз. Заходил, грелся и уходил снова. "Чего это он?
– размышлял Лёшка.
– Скоро полночь, а он всё крутится. И что это за дела у него с аптекарем? И почему Золотушкин не спит и при каждом шорохе крестится?"
Выждав, когда околоточный снова выйдет на улицу, Лёшка незаметно накинул пальто и выбежал следом.
Улица, морозная, опустевшая, встретила мальчика порывом ветра. Колючими иглами
Животов направился к чердачной лестнице. Остановившись внизу, Лёшка стал слушать. Вот надзиратель поднялся на второй этаж. Вот на третий. Шаги стихли. Лёшка понял - околоточный вошёл на чердак.
Выждав минуту, Лёшка тоже стал подниматься. Шёл осторожно, прислушивался. Около чердачной двери остановился. Дверь была приоткрыта.
Присев на корточки, Лёшка просунул голову, осмотрелся. Было темно, и Животова он увидел не сразу. Околоточный стоял спиной к двери в дальнем углу, рядом с чердачным окном. Несколько раз он пригибался и что-то передвигал, но что - Лёшка не видел. Тогда мальчик переступил порог и юркнул за деревянную стойку. Но и теперь он был далеко от Животова и ничего рассмотреть не смог.
Через несколько минут околоточный повернулся и направился к выходу. Он прошёл совсем рядом, чуть не задев Лёшку. Когда захлопнулась дверь, мальчик вышел из-за своего укрытия. Осторожно, на цыпочках, он стал подходить к окну. Ещё издали Лёшка заметил какой-то странный предмет, что-то вроде перевёрнутой самоварной трубы. Подошёл ближе... На старых ящиках, уставив дуло в чердачное окно, стоял пулемёт.
Невский, Гороховая, хрипящий старик - всё это пронеслось в голове мальчика. Потом он представил улицу и идущих по ней людей: хозяина "Смит и Вессона", весёлого матроса с грузовика, бородача, что обнимал его у Литовского замка, - и Лёшку охватил ужас.
Мальчик глянул в окно. Над самой Лёшкиной головой висело хмурое февральское небо. Ветерок резкими порывами, словно кто выдувал его из кузнечных мехов, то пробегал по крыше, перекатывая снежинки, то затихал, и снежинки плавно опускались на новое место. Внизу, на улице, кое-где светились неяркие фонари. Было безлюдно и по-сиротски тихо. Лёшка дотронулся до пулемёта. Морозная сталь обожгла руки. Попытался его приподнять - пулемёт был тяжёл и чуть не придавил колесом Лёшкину ногу. Мальчик ещё минуту стоял над пулемётом. Потом вдруг решительно стянул его с ящиков, взял за металлическую дугу и покатил к выходу.
Когда Лёшка толкнул чердачную дверь, та не поддалась. Дверь оказалась запертой.
В ЗАПАДНЕ
Лёшка стоял у двери. Он явственно слышал шаги. Они громыхали по лестничной клетке. Они отзывались в ушах, ударяли в голову. Вот сейчас звякнут ключи, откроется дверь и войдёт Животов.
Мальчик попятился. Схватил пулемёт. Потащил его к старому месту. Бросил у ящиков. Кинулся в сторону. Затаился за балкой чердачного перекрытия.
Прошла минута, а может быть, десять. Кругом стояла мёртвая тишина. Лёшка понял, что ошибся, что никакого Животова нет, что шаги - это просто послышалось от неожиданности и от испуга, и всё же страх проходил медленно, а сердце не переставало тревожно биться. Наконец Лёшка сдвинулся с места и тихонько подобрался к окну. Он дохнул свежего морозного воздуха и только тогда успокоился.