Собрание сочинений (Том 3)
Шрифт:
– Дай-ка сахарку-то!
– И маслица!
– добавил Семка.
Юрик поднял на них утомленный взгляд, отер испарину, выступившую на лбу, оставив, однако, бусинки пота под носом, и, распрямляя свое хлипкое тело, велел:
– А вы повежливее попросите!
– Ишь ты, - возмутился Ленька, - гад какой! Как это у тебя просить, интересно, надо?
– Как следует, - проговорил Юрик, прихлебывая чай, - не грубо.
– Да брось ты, - сказал Семка, - давай гони! Вон у тебя сколько.
– Мое, сколько
– произнес Юрик, придвигая к себе пухленький куль с сахарным песком.
– Все равно не в коня корм, - попробовал убеждать его Ленька, сколько ни жрешь, вон какой худой.
– Но Семка оборвал его:
– Плюнь! Пусть подавится, частный капитал.
Они тогда обозлились здорово, разделили городскую булку пополам, запили ее несладким чаем и улеглись голодные.
– Во, моромой!
– обзывал Юрика из своего угла Ленька.
– Куркуль!
– бурчал Семка.
– Мазурик!
– придумывал приятель.
– Юрик-мазурик!
– досочинил Семка.
Юрик-мазурик молчал, не замечая перекрестного огня артиллерии.
Назавтра Ленька и Семен устроили над соседом жестокую расправу.
Мысль о мести пришла к ним случайно, ни о чем таком они не думали, даже забыли вчерашнее, но, вернувшись домой и не застав привычно жующего соседа, возмутились снова.
– Вот гад какой!
– шумел Ленька, кочегаря остывшую злость.
– Надо ему отомстить!
– придумал Семка.
– Насолить как-нибудь за жмотство.
Они распахнули тумбочку Юрика, глумясь над ее изобилием.
– Буржуй настоящий!
– бормотал Семка.
– Сахара - куль, масла полбанки. Даже тройного одеколону полная бутыль. Давай весь сахар сожрем!
– загорелся он.
– Или все масло!
– Не съесть, - горевал Ленька, - а то бы можно.
Он взял бутылку с одеколоном, щедро побрызгался сам, пролил струйку на Семку.
– Пахни ароматно!
– приказал Ленька и вдруг вскочил от хохота. Слышь!
– заорал он.
– Идея! Давай одеколон в сахар выльем! Во закукарекает!
Семка шкоду поддержал, они вылили в песок почти полбутылки, принюхались, попробовали песок на вкус и еле отплевались.
Вечером пришел Юрик, принес свой любимый чайник, разложил на столе продукты, набухал в кружку песку, ложек шесть, не меньше, и поднес ее ко рту.
Резкий запах дешевого одеколона шибанул ему 9 нос, он попробовал чай на вкус, сморщился, тайком взглянув на ребят, но они были наготове, вдумчиво глядели в книжки, - задумался недолго и вдруг с удовольствием стал потягивать чай, заедая его намасленной булкой. Семка и Ленька переглянулись, расширили глаза, едва сдерживаясь от смеха, а Юрик спокойно допил чай, сложил куль в тумбочку, сыпал сахар, наверное, целый месяц, так и не решившись выкинуть.
– Неужто не пахнет?
– удивлялся Семен, когда они оставались одни. Нос, может, у него заложило?
–
– И поражался: Надо же, так и дожрал одеколоновый куль.
Эта история врезалась Семке в память, Юрик-мазурик иногда выплывал из нее, и Семка рассказывал о нем другим с удивлением и смехом; смеясь, Семка рассказал о нем и теперь, но засмеялся только Орелик.
– Чего же тут смешного?
– спросил Слава Гусев.
Семка растерянно поглядел на него.
– А говоришь, стихийного бедствия не видал, - сказал хмуро дядя Коля.
– Я вот по свету полазил, где ни бывал, даже, вишь, заключение наблюдал, - проговорил он неспешно, - и скажу тебе, Сема, что этот твой Юрик - самое паскудное гадство на земле. Вошь, гнида, и, что обидно, нет ему переводу.
– Чего хочешь?
– спросил Слава.
– От старых образуются молодые, каков плод, таков и приплод. Я и то гляжу, все, говорят, молодые лучше старых. И новей, и умней, и грамотней. Но вот, рассуждаю, тогда откуда подлость берется? Гадство всякое. Помрут, мол, старики, пережитки прошлого, останутся одни молодые, ну, бывшие молодые, и все хорошо станет? Ан фиг!
– Ты, Слава, молодых не вини, - возразил ему дядя Коля, - гнидство все же, как и хорошее, по наследству как бы передается...
– Дядь Коль, - всхохотнул Слава, перебивая его, - а впрямь парень этот, мазурик-то, на хорька нашего похожий?
– И то, - засмеялся дядя Коля.
– Вылитый Храбриков.
Семка, все это время молча слушавший рассуждения Славы и Симонова, вспомнил Храбрикова - маленького, щуплого, но, видать, жилистого, мелкие его, вертлявые глазки, морщинистое, изношенное лицо - и подумал, что в самом деле Юрик-мазурик смахивает чем-то на этого старика, не внешне, конечно, а нутром, что ли...
От этого Семкиного рассказа стало как-то гнусно, и Семка заругал себя: хотел посмешить, а вышло иначе.
– В шестнадцать часов двадцать минут рация Гусева вышла на аварийную волну, передав, правда, довольно спокойную радиограмму. Напоминаю: "Остров, котором находимся, быстро сокращается. Просим вертолет". Ни слова "срочно", ни "немедленно". Просто "просим".
– Слишком спокойная.
– Какие за этим последовали действия?
– Мои?
– Партии, отряда? Ваши лично?
– Цветкова радировала в ответ, что вертолет выйдет в ближайшее время.
– И пришла к вам?
– В том-то и дело, что нет! Стала искать Храбрикова.
– И где нашла его?
– На кухне в столовой. Они поругались.
– Где вы были в это время?
– В столовой. Шел вечер.
– Цветкова не подошла к вам?
– Нет. Она отправилась на радиостанцию и запросила, как чувствует себя группа. Гусев ответил: "Нормально. Ждем помощи".
– "Ждем помощи". Разве этого мало?