Собрание сочинений (Том 4)

Лиханов Альберт Анатольевич

Мимо люди идут.

А он пролежал целый час, пока ему помогли.

Спрашивали потом тех, кто мимо прошел: почему?

Отвечают: думали, пьяный.

Почему-то никому в голову не пришло: а может, больной? Может, помочь надо?

Из этих "почему-то" складываются проблемы нашего общежития. А проблем немало.

Унес отец с завода запчасть. Вместе с сыном ремонтирует автомобиль, ставит на него эту запчасть.

На первый взгляд отец и сын душа в душу, трудовое, так сказать, воспитание.

А на самом деле совершил отец перед сыном великий грех. Показал на собственном примере,

что унести с завода запчасть, украсть - иначе говоря, не такое уж страшное дело. Даже вовсе нестрашное.

Вроде как высморкаться или руки помыть.

Есть такие слова: мы в ответе за тех, кого приручили.

Хорошее выражение, благородное.

Зверь ли какой, просто ли кошка или собака - существа, перед которыми человек в ответе.

Но тогда в какой же кратности растет наш ответ за тех, кого мы родили? Кто должен продолжить нас?

Мы в ответе за них - перед совестью собственной, перед прошлым и будущим, перед тем, что, может, не видно нам отсюда, из нашего сегодняшнего дня, но что будет, непременно придет, - перед миром будущего, перед жизнью далеких наших праправнуков. Не дай бог, помянут недобрым словом, упрекнут, хоть мысленно, в недобросердечности, в недалекости, в пустоте...

Полдела ответить за здоровье рожденного, целое дело - за мысли, за поступки, за судьбу человека, который должен быть не хуже, а лучше родителей. Усвоив их мораль, их знания, двинуться дальше. Ведь только тогда возможна динамика, возможно развитие.

Но тут речь идет о подростке. О пороге в жизни человека, переступить который не так уж и просто.

Помнить свою юность. Помнить о личности отрока. Уважать растущее существо, не только доверяя ему, но и требуя с него. Вот правила, которыми надо пользоваться.

Но на все правил нет. Главное, всякий раз верное правило подскажет сердце. Если оно, конечно, есть.

Сердце, свое сердце открыть надо им, приходящим во взрослую жизнь.

Сердце отца, матери, сердце настоящего учителя, сердце любого доброго человека, точно солнце, осветит отроку его нелегкий и непростой путь.

Оно единственное.

А чтобы ощутить, сердцем почувствовать состояние, в котором бывает душа вступающего в жизнь, я присоединяю сюда еще одно послесловие, еще одну исповедь.

Как ни старайся взрослый человек, ни за что не найдет он слов, чтобы передать душевное волнение новой юности.

Ведь твоя молодость только твоя.

А нынешняя - только нынешняя.

ПОСЛЕСЛОВИЕ ВТОРОЕ. ИСПОВЕДЬ ГАЛИ

Мне уже 18 лет. Скоро май, весна, и я стану взрослее еще на один год. Это моя юность. Мне кажется, что во мне сидят два человека: маленький ребенок и взрослая женщина. Не всегда они понимают друг друга (в такие минуты мне бывает плохо), но порою я живу - словно за моей спиной выросли крылья, и я лечу, лечу, подобно Икару, подымаюсь до самого Солнца. Но оно, это земное светило, не может растопить мои крылья, они не восковые, нет. Эти крылья очень прочные, надежные, потому что это крылья моей мечты. И есть у меня много желаний. Некоторые из них сбываются, а мне почему-то становится грустно. Слишком коротка радость от исполнения желания. Почему так? В детстве хотелось стать побыстрее взрослой! И вот я взрослая (даже до сих пор немного страшно произносить это

слово, применяя его к самой себе). Я взрослая, но жизнь моя совсем не такая, какой она мне представлялась, когда я училась в школе.

Уже позади самый трудный год - первый год после окончания школы. Дом рухнул, много сил затрачено на его восстановление. Теперь он немного не такой, как раньше. Лишь фундамент остался прежним. Наверное, так и должно быть.

Но менялась не только я, менялся и мир, он и сейчас меняется. Все в вечном движении.

Если остановишься, то течение жизни отнесет тебя назад. Надо идти вперед, и только вперед.

Порою, когда погружаюсь в сон, передо мной в вихре проносятся странные видения. Заморские страны и города, поля родной стороны. И над всеми этими видениями плывет песня, я слышу ее, но спеть не могу.

Я улыбнусь, тихо качнусь, так и засыпаю: со счастливым вздохом, в котором больше грусти, чем радости.

За окном ночь. Луна полная и яркая, как начищенное блюдо, размывает свой свет. В этом лунном очаровании каждая небесная звезда отражается тысячью маленьких звездочек на снегу. Откуда-то издалека доносится звук удаляющегося мотоцикла. Тихий ветер перебирает листья высоких тополей за моим окном, фонари тускло освещают ночной город. Все уснуло...

Во сне я вижу яркие сны без начала и конца - это мое будущее стучится ко мне...

Но наутро я ничего не буду помнить.

День сегодняшний уже тревожит меня...

ПОСЛЕСЛОВИЕ ТРЕТЬЕ. СОВСЕМ КОРОТКОЕ

Гале грустно оттого, что она прощается с отрочеством. Это всегда грустно, когда переступаешь порог...

Родного дома, знакомой школы...

Когда делаешь новый шаг по лестнице собственной жизни.

И Н Ц И Д Е Н Т,

И Л И

Р А З М Ы Ш Л Е Н И Я О П Е Р В О М К О Н Ф Л И К Т Е

Такова уж сложность бытия, что растущий человек порой сознает свой рост, лишь оказавшись в конфликте.

До тех пор все было гладко, ровно, естественно, как, скажем, естественно зеленеет, поднимается из земли кленовый росточек: сперва проклюнулся из земли острой стрелкой, потом выкинул крохотные листья, затем разметал первые хрупкие веточки, зашелестел на ветру, радуясь новизне мира, в который он явился.

Но вот - нежданно-негаданно - хрупкие ветки уперлись во что-то твердое, и оказалось, что клен родился под скамьей. Пока был маленький, ничего не чувствовал, а достигли ветви скамьи, уперлись в препятствие, и возникла естественная проблема - скамейка метает деревцу, есть тут один лишь выход: обогнуть ветвями твердую помеху, пустить ствол, пусть и с изгибом, - в сторону.

Есть, правда, еще два варианта: кленик пересадить в иное место или же передвинуть скамью, даже если ее надо выкопать из земли, и это совершенно ни к чему тем, кому скамья эта принадлежит.

Но для этих двух вариантов надобно одно важное вмешательство вмешательство Человека.

Это слово я пишу в своей непритязательной притче с большой буквы и думаю, что именно так можно обозначить фигуру, способную заметить молчаливые крики растущего деревца, ранимую чужой бедой, способную к поступку во имя чужого страдания, а не только к бездейственному сочувствию. Сочувствовать без поступка очень легко и, простите, удобно.