Собрание сочинений (Том 4)
Шрифт:
Л у т с. Иди, бабушка! Довольно! Довольно, я тебе говорю!
Выпроваживает раввиншу и сам выходит за нею.
Молчание.
Д а х н о. Притворяется. Эти жиды ужасно лукавые.
Л у т с возвращается, садится.
В а л я (сурово). Дайте ей дров!
Л у т с. А тебе что? Сиди, пока не турнули! Дал... Ты сиди, молчи!
Я р о ш (к Дахно). Болютин где?
Д а х н о. Кончает...
Я р о ш. А ты - уморился?
Д а х н о. Руки застыли. Нельзя же, на самом деле... Он закончит. Разрешите угостить сигареточкой...
Я р о ш. На
Д а х н о. Да боже сохрани! Да что вы! Когда я отлынивал?.. Вы уж сразу парочку... (Подает огня.)
К о е л и (с закрытыми глазами). В Москве сейчас собираются в театр.
Д а х н о. На Москву сейчас это самое... бомбочки.
К о е л и. Врете. Сейчас я иду по улице Горького. Огни - цепочки огней... Кремлевские звезды на небе... Толпа, толкотня, свет, а зайдешь в переулок какой-нибудь - в Малый Гнездниковский!
– там снежок голубой, тишина...
Д а х н о. И огней нема, и радио орет воздушную тревогу.
К о е л и. Врешь, дубина. Москва такая, как прежде. Вот сейчас я проснусь - я всхожу по лестнице, пришел домой...
Входит Б о л ю т и н, отчаянно хлопнув дверью.
Н о в и к о в (вздрогнув). О, чтоб тебя...
Я р о ш. К чертовой матери, сказился?
Б о л ю т и н (неверным голосом, но очень оживленно). А что, нужно соблюдать тишину, ха-ха! Что здесь, больница, ха-ха! Смешно...
Я р о ш. Вот будет тебе смешно. (Приподнимается.)
Б о л ю т и н (схватывает полено). Не тронь меня! Ругай, посылай на самую подлую работу - так мне и надо... так и надо! Но не тронь! Я убью, если тронешь! Я убью...
Я р о ш. Посмотрим, кто кого убьет.
К о е л и (становится между ними). Он же болен, не видите разве? Выпейте. (Подает Болютину воду.)
Б о л ю т и н (стуча зубами о край кружки). Пусть сунется... Я его уничтожу, зверя... Уничто-жу...
К о е л и. Тихо!
Г р е ч к а (присматривается к Болютину). Ей-богу, хлопец хлебнул где-то.
Б о л ю т и н. Ну что ж...
Г р е ч к а. В сортире шнапс нашел?
Б о л ю т и н. Нем... немцы дали.
Д а х н о. Дуракам счастье.
Б о л ю т и н. Я не много выпил.
Г р е ч к а. Тебе много и не надо.
В дверях С е п р е и Х е м п е л ь.
С е п р е (давясь от смеха, показывает пальцем на Болютина). Вот он! Живой и здоровый!
Х е м п е л ь (хохочет). О, швайн! О, швайн!
С е п р е. Храбрый малый, эй! Храбрый малый, вкусный был шнапс?
Х е м п е л ь. Шмекте дас гут?
С е п р е. Живой и здоровый!
Х е м п е л ь. Шмекте дас гут?
Хохоча, Хемпель и Сепре уходят.
Г р е ч к а. Видать, дрянью тебя напоили... благодетели.
К о е л и (звонко). Вы действительно свинья, Болютин!
Г р е ч к а. Брось. Не в том он виде, чтоб его пропагандировать.
К о е л и. Нет. Надо договориться раз и навсегда. Или мы советские люди... военнопленные... Или... (У него обрывается голос.)
М е р к у л о в (неожиданно и громко). Мы - советские люди, которых хотят сделать скотами. Каждому
Д а х н о. Ха-ха, еще одна балалайка забалалайкала!
М е р к у л о в (слабея). Не о чем много говорить. Кто крепок, тот не оскотеет, выйдет отсюда человеком... либо умрет человеком.
Д а х н о. Вон ведь чего от нас требует. Сам умирай, я еще жить буду!
Я р о ш (к Коели). Вот ты говоришь - не бить. Бить обязательно нужно! Умный и сильный себя соблюдет, а слабого и глупого вот так надо держать!..
Б о л ю т и н (очень тихо). Я не знал. Почем же я знал? Они дали, я обрадовался... согреться... Так мне и надо! Товарищи, я скажу. Товарищи, я сам себя погубил...
Г р е ч к а. Кому это сейчас, хлопец, интересно.
Б о л ю т и н. Нет, вы слушайте, я хочу сказать. Коели, слушайте, пожалуйста! Я... вот как было. Мы остались вдвоем в лесу. А немцы чесали из пулеметов. Я лег и говорю: "Не пойду". Он говорит: "Трус". И стал ругать меня. Я говорю: "Что же, вот сейчас - конец?" Он говорит: "Может быть. Это, говорит, не суть важно". Про мою жизнь сказал: не суть важно. Я бросил винтовку и говорю: "Сам иди на рожон". А он поднял мою винтовку и говорит: "Если пойдешь, то у тебя есть маленький шанс; а если останешься, говорит, то я тебя из твоей же винтовки уложу". Так отчетливо все это договорил до точки. И как только договорил до точки, сразу упал. Как будто ему нарочно дали именно до точки договорить. Не мучился: в сердце... Пулемет был совсем близко. (Молчание.) Я не мог умереть. (Молчание.) И сейчас не могу. И жить так не могу. Где же выход? (Молчание.) Не хотите говорить. Я с вами... исповедь, а вы не хотите...
Н о в и к о в. Да кому твоя исповедь нужна? Чего ты оголяешься? Мы тебя просили?
Б о л ю т и н. Да, не просили. Вы ничего не просите. Ни жизни, ни жалости, ничего. Я дурак пьяный. О, идиот!.. (Ярошу.) А этого зверя уничтожу, пусть тронет только... Только тронь меня! Мне уже все равно.
Бросается ничком на нары и затихает. Молчание. Ярош поворачивает выключатель и ложится. Зал освещен теперь красным светом из печного поддувала; слабо светятся высокие окна с темными Давидовыми звездами. У двери на стуле дремлет Лутс, держа винтовку между коленями. Валя положила локоть на барьер хор, лица ее не видно, свисают волосы. Новиков у печки задумчиво помешивает угли кочергой. Гречка курит, сидя на нарах. По залу пробегают полосы света от автомобильных фар.
Где-то далеко раздается одинокий выстрел из винтовки.
Н о в и к о в (негромко). Николай.
К о е л и (не сразу). Что?
Н о в и к о в. Сколько отсюда до Москвы?
К о е л и (подумав). Километров пятьсот.
Тишина.
Н о в и к о в (запевает слабым чистым тенором):
Вдоль по улице метелица метет.
За метелицею девица идет.
Г р е ч к а (тихо вторит):
Ты постой, постой, хорошая моя,
Дозволь наглядеться, радость, на тебя.
Л у т с (очнувшись). Поют! Поют русские...